Когда референт вёл меня обратно, сидящий за столиком дежурный подполковник при виде моего сопровождающего кинул:
— Проводишь товарища, объяснительную мне напишешь.
— Понял, — пунцово покраснел старший референт.
— За что объяснительную? — поинтересовался я, когда мы спустились в холл.
— За пользование лифтом, — объяснил старший референт, — нам не положено лифтом пользоваться, но если бы мы опоздали, у меня ещё хуже могли бы быть неприятности. А так у меня есть негласное разрешение пользоваться лифтом в крайних случаях.
— Весело живёте! — сказал я на прощание. У нас на Лубянке лифтами даже майоры пользовались.
3В наших кругах в своё время был популярен такой анекдот.
На судебном процессе, где судят закоренелого убийцу, защитник за неимением других доводов просит суд учесть, что его подзащитный круглый сирота. При этом защитник не упоминает, что подсудимый стал круглым сиротой, поскольку убил собственных родителей. За что именно его и судят.
Я попал примерно в положение этого самого адвоката, поскольку мне с первых слов стало ясно, что меня пригласили для расследования только с одной целью: Булганин и Игнатьев надеялись, что полученные мною результаты помогут им сохранить или вернуть их высокие должности, которые они занимали в партийно-государственной номенклатуре.
Примерно неделю я входил в курс дела с помощью документов и консультанта, откомандированного из какой-то кремлёвской структуры, а может, и из ГРУ. Впрочем, меня это не очень интересовало, а задавать консультанту какие-либо вопросы было запрещено. Я даже не знал, как его зовут. Он представился невнятно, а я не переспрашивал. Мне кажется, что он был уверен в том, что меня собираются забросить в тыл к какому-нибудь из наших многочисленных противников.
Референт был очень удивлён, что нас не отделяет ширма, поскольку он не имеет права видеть моё лицо.
Я пообещал ему в следующий раз придти в парандже, но от ширмы категорически отказался.
Несмотря на некоторые странности, которые неизбежны у людей, прослуживших длительное время в системе той или иной спецслужбы, мой консультант дело своё знал хорошо. Читал он мне лекции целую неделю. Вопросов я не задавал. Задавать вопросы порой сложнее, нежели на них отвечать. Чтобы задавать вопросы, нужно тему очень хорошо знать. А я её совсем не знал. Потому только слушал и запоминал. Что-либо записывать было запрещено, но память у меня хорошая, что отмечалось во всех моих служебных характеристиках и аттестациях. Лекции продолжались по четыре часа ежедневно.
Узнал я из них следующее.
Оказывается, наш флот, как и все в нашей стране, гнулся и конвульсировал вместе с генеральной линией партии. После окончания гражданской войны флота у нас практически не осталось. Все флотские специалисты, то есть офицеры, были объявлены чуждыми и враждебными элементами, весьма далёкими от нужд и чаяний мирового пролетариата. Ильич со свойственной ему гениальностью твёрдо считал, что флот первому в мире государству рабочих и крестьян не нужен вообще и предлагал заменить его морскими частями ВЧК-ГПУ. Поэтому флот стали резать, а бывших царских морских офицеров сажать и расстреливать. Впрочем, расстреливать их начали ещё в 1917 году, а в 1918 набили три баржи бывшими адмиралами и капитанами и утопили в Финском заливе. На Чёрном море поступали ещё более круто — сжигали офицеров в корабельных топках. Тех офицеров, которые решили остаться на Родине и не сбежали за границу, примерно к началу тридцатых годов уничтожили как класс вместе с буржуазией и дворянством.
Когда же Ленин разочаровался в своих идеалах и отправился вместе со мной в зону, чтобы заново переписать все пятьдесят томов своих бессмертных произведений, многие из предначертаний вождя мирового пролетариата были либо забыты, либо извращены.
Наибольшим извращением как раз и подверглись все заветы Ильича, связанные с будущим нашего флота, поскольку после Кронштадтского мятежа вождь мирового пролетариата не видел для флота никакого будущего, кроме превращения его в металлолом. При этом предполагалось всех офицеров уничтожить, а матросов разогнать по концлагерям. А уж если Ленин чего задумывал, то делал обязательно. Правда, как и на всех других участках, ему не удавалось довести дело до полного уничтожения. “До основанья, а затем…” Остались какие-то ржавые корабли и кучка перепуганных бывших офицеров, ежедневно ожидающих ареста или расстрела.
Однако товарищ Сталин думал по этому поводу совсем иначе, чем товарищ Ленин. Более того, он был твёрдо убеждён, что без флота нашей стране также невозможно прожить, как и без “Краткого курса ВКП(б)” Поэтому великий вождь решил не только возродить флот, но и сделать его самым мощным флотом в мире, чтобы он был в состоянии сражаться сразу с флотами Англии, Германии, Франции, Японии и Соединённых Штатов Америки, громя их по очереди и всех вместе.
Больше всего на свете товарищ Сталин любил линейные корабли, которые, по его мнению, лучше любого аргумента поднимают престиж страны победившего пролетариата. И хотя денег в казне не было, товарищ Сталин приказал строить огромные линкоры в количестве более тридцати штук, скромно указав: “По копеечке соберём, но построим”.
К сожалению, враги народа пытались сорвать и это начинание товарища Сталина, как и все другие. К этому времени подросла свежая поросль морских офицеров, закончивших училища уже при советской власти, что делало существование остатков царских морских специалистов совершеннейшим абсурдом. О чём товарищ Сталин с мягким укором заметил ещё Генриху Ягоде. Появились и новые адмиралы, главным образом, из недобитых старорежимных мичманов и матросов-выскочек.
Грамотными они были не шибко, но голову товарищу Сталину умели морочить, как никто. Дело в том, что среди них были сторонники двух направлений: океанского флота — для завоевания господства в мировом океане и флота прибрежного действия — для обороны собственных берегов.
Они настолько задурили голову вождю всех народов, что он принял единственное, с моей точки зрения, правильное решение — расстрелять и тех, и других, а наркомом ВМФ назначил наконец-то человека из нашего ведомства, то есть из НКВД. Им стал заместитель Ежова — Фриновский — профессиональный чекист ещё со времён товарища Дзержинского. Фриновский своё назначение понял правильно и стал с одинаковой энергией сажать и расстреливать новых и старых морских офицеров как совершенно ненужный и опасный для строительства социализма элемент.
В разгар его деятельности неожиданно повесился Ежов, а на следующий день расстреляли и самого Фриновского. Так что флот снова осиротел.
