— Это не я! — прокричала вслед Вича и подавленно добавила, — Это подстава.
Как она могла объяснить, что это наверняка очередная подлость черных сестер? Поняв, что им не сломить ее физическими страданиями, они решили создать вокруг нее душевный вакуум, лишить друзей.
— Если так, то они повторяются, — с грустью вспомнила она свою бывшую подругу, которую бросил муж.
Низко опустив голову, Вича побрела домой.
— Кто мне поверит? — чуть не плакала она. — Не моя это тайна. Даже если я решусь открыться, будут ли со мной теперь вообще разговаривать?
Пятьдесят второй час
Во время энцефалограммы в закрытом боксе номер тринадцать висела непривычная тишина. Даже звук тихо попискивающего кардиомонитора был выключен. После тягостного ожидания в коридоре дверь бокса открылась и мужа больной впустили внутрь. Пожилая медтехник уже закончила тест и отклеивала электроды от головы пациентки. Выпутывая провода из волос, она негромко сказала: «Мозг жив, но не реагирует на окружающее. Я не обнаружила никаких изменений в ответ на звуковой раздражитель. А контактирует ли он со своим телом, проверят мои коллеги».
После ее ухода мужчина попытался навести порядок на голове жены. Достав видавшую виды расческу, в которой недоставало нескольких зубцов, он принялся за работу. Его пальцы плавно скользила по кончикам вьющихся прядей, но чем выше поднималась расческа, тем чаще она застревала в местах с остатками клейкой массы от электродов. Тогда приходилось аккуратно разлеплять слипшиеся волосы и осторожно выбирать вязкие комочки.
* * *
Вича сидела с закрытыми глазами под теплыми лучами весеннего солнца, а Дича расчесывал ее волосы пальцами в поисках противных жуков. Буквально несколько минут назад она мирно делала обход своих любимых роз, которыми был обильно засажен их участок. На одном из кустов нагло сидела стая бронзовых насекомых и аппетитно уплетала желтые лепестки.
— Ах вы, сволочи! — вырвалось у Вичи, и она, стараясь не уколоться, тряхнула куст.
Облако майских жуков, которых здесь почему-то называли японскими, взмыло в воздух. Внезапный порыв ветра бросил их прямо на Вичу. Несколько насекомых попались в сети ее распушенных волос. Пытаясь освободиться, они еще сильнее запутались в ее золотых кудрях.
— Дича! Спасай меня! — с наигранным испугом закричала она.
— Что случилось? — послышалось из дальнего угла участка.
Не выпуская из рук лопаты, муж распрямился и глянул в ее сторону.
— Меня жуки едят! — отозвалась она, мотая копной волос. — Беги скорее, пока твою жену совсем не съели.
И вот теперь они сидели на скамеечке как два шимпанзе: Дича вылавливал насекомых из ее головы. Может, он втихаря даже ел их, но Виче было лень открывать глаза, чтобы проверить.
От непривычной кропотливой работы Дичины пальцы быстро устали.
— Ф-у-у-у! Дай отдохнуть.
— Ага! А как я могу!? Каждый вечер перед сном Вича слышала от насидевшегося за компьютером мужа привычное: «Пришло время дефрагментации жесткого диска!» Дича быстро прыгал к ней под одеяло и подставлял свою шевелюру. Ее тонкие пальцы послушно тонули в его густых волосах и начинали нежно и убаюкивающе почесывать натруженную за день голову…
Пристыженный Дича поближе придвинулся, и снова принялся вылавливать жуков из волос жены. Она чувствовала его любящие руки и приятное тепло разливалось по всему телу.
Они сидели на узкой лавочке прижавшись друг к другу и Вича думала, что если есть на свете счастье, то оно должно было быть именно таким. Судьба наконец-то благоволила им. Даже болезнь, казалось, взяла передышку, уступив место заботам о семье и доме. Каждый день был наполнен новыми идеями, как бы поуютней обустроить их гнездышко. Муж сбе л пораньше с работы, чтобы побольше успеть сделать по дому. Он безвылазно мог копаться на заднем дворе, сажая и пересаживая кусты, деревья и так обожаемые ей розы.
Но однажды эта идиллия была омрачена. Дича пришел домой чернее тучи. В тот день, во время важного эксперимента, одна из пробирок каким-то образом выскользнула у него из рук, и неделя напряженной работы пошла насмарку. Вскоре он понял, что виновата не его невнимательность, а потеря чувствительности пальцев левой руки.
— Это последствие старой травмы локтя, — заключил невропатолог. — Нерв защемился рубцом. Можно попробовать его высвободить из рубцовой ткани, но гарантии, что чувствительность вернется, нет.
На семейном совете было решено попробовать прооперироваться. Как Дича сломал руку, Вича знала лишь в общих чертах.
— Да в десятом классе на физкультуре упал, — отмахивался он.
Она видела, что ему было больно это вспоминать, и поэтому давно перестала расспрашивать. О том, что Дичу исподтишка толкнул главный качок класса, она узнала от его мамы.
— Что этот бугай делал в школе для слабовидящих, ума не приложу, — был ее возмущенный рассказ. — Ты же знаешь моего Димку. Он всегда был настырным. Где-то не уступил, вот и поплатился. Вича нежно посмотрела на понурого Дичу и решила: «Пришло время познакомиться поближе с этой грозой школы».
За несколько дней до операции она достала классный альбом мужа с фотографиями и попросила показать виновника его травмы.
— Зачем тебе это нужно? — Примета такая. Мы должны посмотреть ему в глаза и сказать, что все прощаем, тогда операция будет успешной.
Как только ритуал был совершен, Дича тут же забыл об этом. Лежа в больнице, он не знал о том, что Вича вновь открывала альбом. На этот раз она не прощала меченого парня, а предупреждала: «Моли своего бога, чтобы операция помогла, иначе…» Глубоким вдохом она погасила поднимающуюся из глубины злость и не дала проклятию выплеснуться раньше времени.
Но держать его в себе пришлось недолго. По другую сторону океана Бог был глух. А может, бугай просто поленился к нему обратиться. Как бы то ни было, спустя пару месяцев, как только в Балтиморе подул северо-восточный ветер, на его крыльях отправился в путь невидимый сгусток энергии. Прибрежный бриз передал эстафету воздушному потоку, что сопровождал Гольфстрим, и посылка понеслась в сторону Старого Света.
Ее получатель и не подозревал, какие великие силы были приведены в движение из-за его жалкой персоны. А вид его действительно был жалким. От былой могучей фигуры не осталось и следа. Как высохший дуб, склонивший к земле ветви, он сидел на матрасе в чьей-то комнате с голыми стенами и тупо глядел на батарею пустых бутылок. Кто-то пихал ему в руку засаленные рубли и пытался втолковать ему что-то про магазин. Он уже не помнил, сколько лет не просыхая пил. За последний год он еще больше опустился, хотя казалось, что дальше уже некуда. Давние знакомые, проходя мимо, уже не узнавали его. Жизнь потеряла всякий смысл и катилась под гору.
