— Я рада, что не умерла, когда была под симуляцией, — слабо говорит она.
— Ты не умрешь и сейчас, — отвечает Юрай.
— Не будь глупым, — говорит она. — Послушай, Юри… Я тоже любила ее. Любила.
— Кого ты любила? — спрашивает он, его голос дрожит.
— Марлен, — отвечает Линн.
— Да, мы все любили Марлен, — говорит он.
— Это не то, что я имею ввиду, — Линн трясет головой и закрывает глаза.
За несколько минут ее рука, которую я держу, становится безвольной. Я кладу ее ей на живот, беру у Юрая вторую руку и кладу поверх первой. Он вытирает глаза до того, как из них потекут слезы. Наши взгляды встречаются над ее телом.
— Тебе нужно сказать Шоне, — говорю я. — И Гектору.
— Да, — он шмыгает носом и прижимает ладонь к лицу Линн. Мне интересно: ее щека еще теплая? Я не хочу трогать ее и осознавать, что это не так.
Поднимаюсь и иду назад к Кристине.
Перевод: Екатерина Забродина
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Я то и дело возвращаюсь к воспоминаниям о Линн, пытаясь уложить в своей голове, что ее действительно нет, но в тоже время изо всех сил сопротивляюсь подобным мыслям. Когда-нибудь я перестану это делать, если меня не осудят, как предателя, или что бы там ни запланировали наши новые лидеры. Но сейчас я борюсь, чтобы сохранить пустоту во взгляде, сделать вид, что в этой комнате находятся все, кто когда-либо жил, и все, что когда-либо существовало. Это нелегко, но я научилась защищаться от горя.
В комнату входят Тори и Гаррисон, Тори хромает, идя к стулу, — я почти забыла о новом пулевом ранении, ведь она была столь проворна, пытаясь прикончить Джанин, — Гаррисон идет следом.
За ними из дверей выходит один из Бесстрашных с телом Джанин на плече. Он кладет ее, как камень, на стол перед рядами Эрудитов и предателей Бесстрашных.
За моей спиной вздохи и бормотания, но нет рыданий. Джанин была не тем лидером, из-за смерти которого люди плачут.
Смотрю на ее тело, которое после смерти выглядит меньше, чем при жизни. Она всего на нескольких сантиметров выше меня, ее волосы лишь на несколько оттенков темнее. Она выглядит спокойной, почти мирной. У меня проблемы с сопоставлением этого тела с женщиной, которую я знала, с женщиной без совести.
И даже она была сложнее, чем я думала, сохраняя секрет, который, по ее мнению, был слишком страшен, чтобы о нем знали, все из-за ее защитного инстинкта.
Джоанна Рейес входит в вестибюль, промокшая до костей, ее красные одежды стали бордовыми. Афракционеры окружают ее с фланга, но она, кажется, не замечает их и их оружие.
— Здравствуйте, — приветствует она Гаррисону и Тори. — Чего вы хотите?
— Я не знала, что лидер Дружелюбных так краток, — замечает Тори с усмешкой. — Разве это не против вашего манифеста?
— Если бы вы действительно знали, как устроено Дружелюбие, вы были бы в курсе, что они не имеют формального лидера, — отвечает Джоанна, ее голос одновременно нежен и тверд. — Но я больше не представитель Дружелюбия. Я ушла в отставку для того, чтобы приехать сюда.
— Да, я видела вас и вашу маленькую группу миротворцев, встающих у каждого на пути, — говорит Тори.
— Да, это было намеренно, — отвечает Джоанна. — Мы встали между оружием и невинными людьми и сохранили множество жизней.
Краска приливает к ее щекам, и я думаю еще раз: Джоанна Рейес может быть красивой. Только теперь я считаю, что она не просто красивая, несмотря на шрамы, она также прекрасна, как и Линн с ее бритой головой; как Тобиас с его воспоминаниями о жестокости отца, которые он носит как доспехи; как моя мама в простой серой одежде.
— Раз уж вы столь любезны, — говорит Тори. — Не могли бы вы доставить послание Дружелюбию?
— Я чувствую себя не комфортно, оставляя вас и вашу армию творить правосудие по своему усмотрению, — отвечает Джоанна. — Но я, конечно, пошлю кого-нибудь в Дружелюбие с сообщением.
— Хорошо, — соглашается Тори. — Скажите им, что в скором времени будет сформирована новая политическая система, которая исключит их представителя. Это, на наш взгляд, справедливое наказание за то, чью сторону они выбрали в данном конфликте. Они, конечно, обязаны продолжать производить и поставлять продовольствие в город, но будут находиться под наблюдением одной из ведущих фракций.
На секунду я думаю, что Джоанна выйдет из себя и задушит Тори. Но она ведет себя порядочно и спрашивает:
— Это все?
— Да.
— Хорошо, — говорит она. — Я собираюсь пойти и сделать что-то полезное. Полагаю, вы не позволите некоторым из нас прийти сюда и помочь раненым?
Тори бросает на нее выразительный взгляд.
— Я так и думала, — заключает Джоанна. — Но помните: иногда люди, которых вы угнетаете, сильнее, чем вам хотелось бы.
Она поворачивается и выходит из вестибюля.
Что-то в ее словах меня поражает. Я уверена, что она использовала их, как угрозу, но слабый голос в моей голове подсказывает — здесь нечто большее, — она могла говорить не о Дружелюбии, а о другой угнетенной группе. Афракционеры.
И когда я осматриваю комнату, каждого солдата Бесстрашных и каждого солдата Афракционеров, то вижу полную картину.
— Кристина, — говорю я. — У Афракционеров все оружие.
Она оглядывается, а затем смотрит на меня.
Я снова вижу Терезу, берущую пистолет Юрая, хотя у нее уже есть один. Вижу рот Тобиаса, сжатый в линию, когда я спрашиваю его о непростом союзе Бесстрашных и Афракционеров. Он что-то скрывал.
Потом Эвелина выходит в холл, ее поза царственная, словно королева возвращается в свое королевство. Тобиас не следует за ней. Где же он?
Эвелина встает за стол, где лежит тело Джанин Мэттьюс. Эдвард хромает, заходя следом. Эвелина вынимает пистолет, указывая им на упавший портрет Джанин и пожар.
Тишина наполняет комнату. Эвелина кладет пистолет на стол рядом с головой Джанин.
— Спасибо, — благодарит она. — Я знаю, вам интересно, что будет дальше, я здесь, чтобы рассказать вам об этом.
Тори в кресле садится прямее и склоняется к Эвелине, будто хочет что-то сказать, но Эвелина не обращает внимания.
— Система фракций, которая существует давно и подавляет человеческую личность, будет сразу же уничтожена, — говорит Эвелина. — Мы знаем, что этот переход будет труден для вас, но…
— Мы? — перебивает Тори, глядя на нее. — Что ты имеешь в виду под «уничтожена»?
— Именно это и имею в виду, — отвечает Эвелина, глядя на Тори. — То, что ваша фракция, которая еще несколько недель назад вместе с Эрудицией требовала ограничения питания и численности товаров для Афракционеров, которая способствовала разрушению Отречения, больше не существует.
