Сано Шереф оставался в «секаче» и орал своим, чтоб держали дистанцию. Удовольствие удовольствием, но когда рванет бак с горючим, никому мало не покажется. Удивительно, что этого до сих пор не произошло. Но никто его не слушал.
Пока парни, вопя от радости (кое-кто даже пританцовывал), расстреливали и без того уже искореженный корпус автомобиля, Сано потянулся за пачкой сигарет в кармане плаща, сунул сигарету в рот, прикурил от зажигалки, а когда снова перевел взгляд на пятачок между машинами, то остолбенел. Там творилось нечто невообразимое.
Высокая тощая фигура металась между стрелявшими. Полы длинной курки развевались, как крылья нетопыря. Он был бы смешон, смешон и нелеп, этот костлявый, лысый, ушастый тип, если б не был так страшен.
Потому что не мог он вот так запросто выбраться из перевернувшейся машины, даже если и остался жив каким-то недобрым чудом. Сил бы не хватило. И он садил по нападавшим из своего «герцога», садил без промаха, причем ни один человек из тех, что когда-либо видел Шереф-старший, в таких немыслимых прыжках не то что выстрелить — прицелиться бы не смог.
А этот стрелял, и противники его падали, и среди первых, кто упал, был Петшу. В него палили почти в упор, и несколько пуль явно попали в цель, но ушастому было хоть бы хны, он продолжал выделывать свои кульбиты, и каждый раз там, куда он целился, расцветал фонтан крови.
Но этого жуткого циркового представления было недостаточно, чтобы напугать сородичей Волдыря. Даже если Странник — нечистая сила во плоти, а до них доходили такие слухи, он не с помощью чар отбивается, а лупит из пистолета-автомата, а в нем наверняка скоро закончатся патроны. Да и не нужны нечистой силе пистолеты.
Сано Шереф развернул пулемет в гнезде и дал прямую очередь по Страннику. Если от прочих выстрелов тот еще мог уворачиваться, то здесь кара его настигла. Шереф отчетливо видел, как пули наискось прошили грудь Странника, и тот, дрыгнув ногами, рухнул наземь, как сломанная кукла.
Он не мог выжить после такого, но все же старательный дознаватель Шереф вылез из машины, чтобы сделать контрольный выстрел. Пока он, перешагивая через трупы, шел к Страннику, ушей его достиг пронзительный женский визг.
Мадо все же сумела выбраться из машины и, сжимая револьвер, который вытащила у мертвого Варти, бежала на Шерефа, вопя и паля в белый свет. Поэтому контрольный выстрел достался ей.
А потом прямо перед Шерефом возникло жуткое лицо, залитое кровью, с бешеными зелеными глазами.
Мертвый Странник стоял прямо перед ним и целился прямо ему в голову.
И это было последнее, что успел увидеть в своей жизни бывший дознаватель по особо важным делам Сано Шереф.
Остальные сперва не заметили этого, а потом не смогли бы понять, что происходит.
Потому что начался вечерний сеанс.
Нет, те из них, кто не являлись выродками, еще продолжали стрелять. Но движения их утратили четкость, выстрелы — меткость. И пока они тупо расходовали боезапас, единственный здесь — а возможно, и во всей стране — человек, неподвластный силе излучения, методично расстреливал их. Когда закончились патроны в запасной обойме «герцога», подобрал автомат одного из убитых и докончил дело с его помощью.
Потом прислонился к броне дозовской машины. До того, как закончится сеанс и подоспеет охрана виллы, надо успеть извлечь пули, засевшие в груди. Никто не должен видеть, насколько серьезно он ранен. То есть по здешним меркам — не серьезно, а смертельно. По нашим, земным, — паршиво, но можно вытерпеть.
Кругом валялись трупы. Никто не выжил. Варти и Мадо тоже мертвы… жаль. Понадобится время на обучение новых помощников. А время — то, чего катастрофически не хватает.
После того, что случилось, его будут считать чудовищем. Впрочем, и так уже считают. Он немало потрудился для этого. И порой сам уже не знает, игра ли это.
Ладно. Резидент Галактической безопасности не должен размышлять о таких материях. У него слишком много других задач. И прежде всего — уберечь этот трижды проклятый Центр от всякого внешнего вмешательства. Потому что это необходимо для операции по спасению этого мира.
Так надо.
Так надо.
Час ноль вне всякого режима.
…Пятиэтажное серое здание за Лесным шоссе рушилось вместе с заключенным в его сердцевине Центром, державшим всю страну под игом излучения. Рушилось со всеми полицейскими и легионерами, что несли охрану, с обеспечивающими бесперебойную работу генераторов научными лабораториями, со студией телевидения, служившей главным прикрытием, и прочими студиями, что разрослись совершенно непостижимым способом, с техниками, лаборантами, уборщицами, дежурными девицами в очках, администраторами в каскетках и десятками других, о ком не помнили и не вспомнят. То, что уцелеет после взрыва, уничтожит огонь. Термическая бомба сработана на совесть.
И человек, сделавший это, знал, что в этот день люди верили, как в добрую сказку.
Через три дня после часа ноль.
Особняк «Хрустальный лебедь».
— Но почему?
— Он убил моего брата.
Резидент Галактической безопасности Рудольф Сикорски, в этом мире известный как Странник, наконец нашел время поговорить с Радой Гаал. Раньше не мог выкроить ни минуты. После того как пошли упырю под хвост многолетние усилия Мирового Совета и его собственные, после того как обнаружился виновник этого, он же самозваный спаситель планеты, после того как удалось хоть ненамного отодвинуть неизбежные последствия «спасения» в виде дележки власти среди элиты, которая рано или поздно отзовется большой кровью, прорыва к власти недавних подпольщиков, войны криминальных кланов и контрнаступления хонтийцев (а это были еще цветочки), он наконец припомнил, что собирался воссоединить Мака с Радой.
И он еще обозвал Мака дураком. Сам-то каков, полагая, что в этой истории хоть что-то может завершиться счастливо.
— Его убили хонтийцы.
— Хонтийцы… Это он убил Гая. Трижды убил — когда заявился к нам после теракта, когда утащил Гая за собой в побег и когда заставил его вернуться в армию. И он еще говорит, что ему жаль… ненавижу.
Сикорски хотел было сказать, что это депрессия после прекращения многолетнего облучения, что это непременно пройдет, но Рада Гаал подняла глаза — и он промолчал.
Теперь у них у всех будет такой взгляд. Или почти у всех.
— Ненавижу, — повторила она. — Всех вас. Зачем вы влезли в нашу жизнь?
— Потому что иначе вы погибнете.
— Ничего. Это была бы наша жизнь и наша смерть. Без посторонних.
