— Погоди, — прервал я его, — может, речь идёт о “презумпции невиновности”?
— Нет, — убеждённо ответил он, — преподаватель говорил о презентации невинности. У меня конспект сохранился. Могу вам показать, товарищ полковник.
Юноша оказался не в меру образованным.
— Ты, Лёха, вот что, — сказал я, — ты без моего приказа сиди тихо и ногами не размахивай. Мы сейчас идём к людям, которые во всю будут нам презентовать невинность. А ты сиди тихо и слушай. Главное достоинство следователя — уметь слушать именно тогда, когда происходит презентация невинности.
Гениальный был преподаватель в их спецшколе. Надо же такое придумать! Мне очень понравилось. А то задурили голову этой презумпцией невиновности, которую никто толком понять не может. То ли дело — презентация невинности! Всё ясно и понятно!
Поэтому прежде, чем нажать кнопку звонка, я ещё раз взял Лёшу на короткий поводок, сказав:
— Обещаешь сидеть тихо, без твоих любимых “Руки назад! Шаг вправо, шаг влево!”, а то оставлю в коридоре ждать.
— Честное комсомольское! — пообещал Лёша. — Без приказа даже рот не раскрою и пальцем не пошевелю.
Я нажал кнопку звонка.
Обитая кровельным железом дверь приоткрылась, и появился помятый человек лет пятидесяти с расшушеренной, как иголки ежа, рыжей бородой. На нём был расстёгнутый китель с погонами капитана 1-го ранга, накинутый, видимо, после моего звонка.
Он смерил меня тусклым взглядом:
— Что вы хотите?
— Побеседовать хочу, — ответил я, предъявляя своё малое удостоверение, — с начальником особого отдела. Специально прибыл из столицы.
— Это я, — ответил ежебородый, застёгивая китель, — Черкашин Николай Андреевич.
— Очень приятно, — сказал я, пожимая ему руку и проходя в помещение, — Василий Лукич.
— А это кто? — спросил Черкашин, показывая на Лёшу.
— Это со мной, — пояснил я, — исполнитель приговоров и спецдознаватель.
— А допуск у него есть слушать наши беседы? — поинтересовался Николай Андреевич.
— Он глухонемой после контузии, — успокоил я Черкашина.
За столом в помещении особого отдела сидел ещё один человек в кителе без погон с аккуратно подстриженной бородкой и ясным взглядом, напоминающим юродивого с картины Сурикова.
— Это мой брат-близнец, — пояснил Черкашин, — секретарь объединённой парткомиссии флота. Помогает мне на общественных началах.
— Черкашин Геннадий Александрович, — представился мне секретарь парткомиссии.
Я не стал выяснять, почему один из близнецов был Андреевичем, а второй — Александровичем, решив, что в жизни случается всякое. Тем более, что Александрович выглядел лет на пятнадцать старше Андреевича. Видимо, состарила партработа.
Я давно обратил внимание, что профессиональные партработники, особенно секретари, выглядят всегда много старше своих лет — работа у них такая тяжёлая, и глаза почему-то всегда смотрят в разные стороны.
На стене висел обычный армейский плакат с призывом: “Не болтай по телефону, болтун — находка для шпиона!”.
Я уселся под этим плакатом, а Лёша сел на табуретку у дверей, положив свои пудовые кулаки на колени.
— Чем можем быть вам полезными? — спросил тот Черкашин, который назвался Андреевичем.
— Что там у вас с линкором случилось? — сразу перешёл я к делу. — Вы провели предварительное следствие? В Москве очень встревожены. Во время войны подобного не случалось, а тут — пожалуйста!
— Враг не дремлет! — назидательно поднял палец тот Черкашин, который был Александровичем.
Брат Андреевич остановил его жестом руки и обратился ко мне:
— Да, мы провели расследование. И, если не считать мелких деталей, картина нам полностью ясна, о чём мы уже доложили по команде. Линкор стал жертвой итальянских диверсантов.
— Вот как? — удивился я. — А как же здесь оказались итальянские диверсанты? Куда же вы смотрели?
— Ловить диверсантов, — мягко заметил Черкашин, который Александрович, — не входит в наши обязанности. В наши обязанности входит воспитание личного состава в духе беспредельной преданности к партии и правительству, следить за сохранением военной тайны и за нездоровыми настроениями. Вы понимаете? Ловить диверсантов должен генерал Загогулько.
— Именно, — подтвердил Черкашин, который Андреевич, — итальянских диверсантов проморгал генерал Загогулько. С него и спрос.
— Стоп, стоп, стоп! — прервал я его. — С кого за это спрашивать, мы разберёмся. Пока ответьте мне на вопрос: почему вы всё-таки решили, что линкор взорвали итальянцы?
Он снисходительно посмотрел на меня.
— Полковник, — спросил он, — вы когда-нибудь что-нибудь слышали о десятой флотилии MAC?
— Флотилии чего? — не понял я.
— Флотилии MAC, — повторил Черкашин-Андреевич.
— Не понимаю ничего, — признался я, — какой массы?
— MAC, — в третий раз произнёс Черкашин с заметными нотками раздражения в голосе, — М-А-С. По буквам передаю — Михаил Андреевич Суслов.
— Суслов! — подскочил я. — Причём тут Суслов?
— Я вам по буквам передаю сокращение, — голос начальника особого отдела сорвался на визг. — Раз вы не понимаете! MAC! Понимаете?
— Понимаю, — сказал я, — не нервничайте понапрасну. Значит, это инициатива товарища Суслова?
— Нет! — взвизгнул Черкашин-Андреевич, — это MAC. Просто MAC.
— А что это означает? — поинтересовался я.
— Итальянское сокращение, — пояснил он, вытирая появившийся на лбу пот, — означает оно — “противолодочный моторный торпедный катер”.
— Так зачем вы руководителей партии и правительства в это дело впутываете? — спросил я.
— Вы не поняли, — вступился за Андреевича Александрович, — руководители партии и правительства к этому никакого отношения не имеют… Случайное совпадение. Можно согласиться, что Николай Андреевич выбрал не совсем удачную расшифровку данной аббревиатуры. Но мы не можем нести ответственность за то, что у итальянцев такое сокращение с целью обозначения своего специального подразделения подводных диверсантов: 10-я флотилия MAC.
— Хорошо, — сказал я, — значит, у итальянцев существует специальное диверсионное подразделение, именуемое 10-й флотилией MAC. Продолжайте!
— А командует этим подразделением, — торжественно заявил Черкашин, — князь Боргезе.
— Князь? — вырвалось у меня. — Белогвардеец?
— Именно! — хором подтвердили оба брата, а Александрович добавил:
— Вы представляете, как он должен был ненавидеть всё советское!
— Он у Врангеля не служил? — спросил я. — Я где-то читал, что при Врангеле тоже был какой-то князь-моряк. Тоже всякие штуки придумывал, чтобы напакостить советской власти.
