— Укрепи и помоги! — взмолился в душе фон Штайн, сам не зная кому. И помощь пришла. Замковые лучники, закаленные во множестве больших и малых боев, знали, что надо делать. Снова засвистели стрелы. Примерно половина лучников с каждой стороны спустилась с обрывов в овраг по веревкам и стреляли по «черепахе» сзади й с боков. «Черепаха» заметалась, несколько солдат бросились на лучников, но Хорст их остановил. Он отлично понимал, что пока они добегут, лучников подтянут наверх. Его же лучники полегли в самом начале. По команде Хорста «черепаха» сомкнулась. Задний и боковые ряды отгородились щитами и она снова поползла, мучительно медленно, но уже неприступно для лучников. Однако два с лишком десятка человек из нее остались лежать, утыканные стрелами. Силы сравнялись, и Вернер фон Штайн возблагодарил Господа. Однако он еще не исчерпал положенных ему на этот день удач. Полтора десятка лучников успели перебежать к самому началу оврага, туда, где он резко сужался и уходил вверх. Земля пруссов хранила в себе и на себе множество валунов. Здесь их было пять или шесть. Когда они покатились и ударили с двух сторон по стиснутой, сомкнутой «черепахе», эффект был разителен. Они буквально разметали ее на части, перекалечив и раздавив половину. Серый гранит на глазах становился красным.
Вернер фон Штайн опустил забрало и, второй раз за утро выкрикнув «С нами Бог!», послал рыцарей вперед и тронулся сам.
Это была не битва, это была бойня. Закаленные воины Хорста разбегались, почти не сопротивляясь, кнехты и рыцари гонялись за ними… Вернер фон Штайн уже хотел запеть благодарственный псалом, как вдруг увидел, что один из рыцарей странно закачался в седле, взмахнул руками и упал. А на коне стремительно возник огромный человек в блестящей кольчуге, с тяжелым двуручным мечом и без шлема. Фон Штайн узнал его— это был Кривой Хорст, и никто уже не успевал к брату-эконому на помощь, только он загораживал Кривому Хорсту дорогу к выходу из ущелья. Отчаянным усилием фон Штайн взметнул вверх колючий шар Моргенштерна и впился глазами в Кривого Хорста. Он успел разглядеть его в мельчайших подробностях. У Кривого Хорста было повреждено веко правого глаза — оно было полузакрыто, а подбородок слева пересекал небольшой, извилистый, ярко-белый на загорелом лице, шрам. И ещё Вернер фон Штайн заметил, что Кривой Хорст лыс. В ту же секунду сверкающее яблоко Моргенштерна обрушилось на голову врага, а меч Кривого Хорста развалил шлем Вернера фон Штайна.
«Неужели я так и не смогу его победить?» — мелькнуло в голове рыцаря перед тем, как асе померкло.
Потом Трофимов и думать забыл о последних мыслях фон Штайна, это была не единственная и не самая важная загадка. Всю же важность ее он понял только в больнице, познакомившись с Наполеоном. Трофимову не надо было объяснять, где он его видел раньше. Именно так и должен был выглядеть Кривой Хорст, доживи он до шестидесяти. Именно так — со шрамом на подбородке, полученном в детстве от удара о батарею, и с полуопущенным веком — следствием контузии в битве под Москвой, зимой 41-го…
«Хотел бы я знать, кто здесь сумасшедший?» — подумал Анатолий Петрович Выговцев, выходя на центральную аллею больничного парка.
Еще утром он твердо знал, что сегодня — выходной. Однако, приход на работу в день отдыха еще не повод для подозрений в ненормальности. Это смотря откуда выйти. Анатолий Петрович, к примеру, вышел из кустов. А перед тем, как из них выйти, он долго и, самое главное, неизвестно зачем шлялся по грязным кривым тропинкам и дорожкам «Шанхая». Он провалился в полускрытую травой канаву, его трижды облаяли беспородные и оттого, наверное, злые собаки. Причем одна из них, мелкая и докучливая, гналась за ним минут пять. Приученный анализировать не только психологическое состояние своих пациентов, но и свое, Анатолий Петрович дал себе отчет в следующем:
1. Он не должен был сегодня идти на работу.
2. Тем более у него не было оснований ходить по «Шанхаю».
3. Он отвратительно грязен, весь в репьях, и не может в таком видел показаться на работе.
4. Тем не менее, он оказался вблизи больницы.
5. Его поведение в это утро не поддается логичному объяснению.
6. И, наконец, несмотря на все это, настроение у него было чудесно! Последнее требует уточнения. С чудесным настроением он только вылез на дорожку. С первых шагов по ней настроение стало портиться. Причем, не столько от своего вида, сколько от необъяснимости этого самого хорошего настроения. Дав себе вышеуказанный отчет, Анатолий Петрович снова нырнул в кусты. Здесь, с помощью пучков сухой травы, он постарался хоть бы частично отчистить брюки и туфли. В какой-то степени это удалось. По-прежнему хоронясь за кустами, он выскочил с территории больницы и отправился домой. Что-то несомненно произошло, но что именно, Анатолий Петрович не понимал и был склонен отнести все на счет переутомления. Он знал, какие шутки может шутить человеческая психика, если сдают тормоза.
Когда-то кто-то сказал, что для того, чтобы сделать правильный вывод, необходимо только достаточное количество информации. Анатолий Петрович не был бы так спокоен, если бы мог понаблюдать за собой со стороны. Утром он намеревался просто погулять. В том, что ноги сами понесли его в сторону больницы, еще не было криминала. Направленный в этот город на стажировку в качестве интерна и увлеченный работой, он хорошо освоил только этот маршрут. На подходе к больнице его поведение изменилось. Он уже не прогуливался, рассеянно глядя по сторонам, а целеустремленно шагал. Миновав же центральные ворота, заметался, словно потерял след. Справа, там где кончался больничный забор, начиналась ничейная зона, пустырь, густо заросший крапивой, репьем, колючками и прочими растительными хулиганами. То там, то здесь их путаницу рассекали кривые, грязные тропинки. Все они вели в «Шанхай». «Шанхай» не раз пытался распространиться и на эту территорию, вплоть до улицы. Но городские власти стойко отбивали его атаки, полагая, что заброшенный пустырь лучше, чем пустырь заселенный. В результате этой борьбы, из зелени торчали остовы сараев и бывшие заборы из колючей проволоки. Вблизи одной из таких развалин проходила, ничем не отличная от других, тропинка. Но Анатолий Петрович ступил на нее с видимым облегчением и с просветленным лицом. В дальнейшем он пересек половину «Шанхая» именно по ней, ни разу не свернув в сторону. Это было не менее странно: избранная тропинка оказалась одной из самых грязных, буквально расквашенных и растоптанных вдрызг. Она (единственная), дважды, а не один раз пересекала «Великую Желтую» реку «Шанхая» — канаву, заполненную жидкостью многообразного происхождения. А справа, слева, вдоль и поперек проходили тропки и даже дорожки, значительно менее опасные при ходьбе… Была, однако, у этой тропинки особенность: именно на нее выходила окном избушка, в которой уже более десяти часов спал Трофимов.
