— Он так важен для вас?
— Он может сдать нам всю сеть.
— Если захочет сотрудничать.
— Если захочет сотрудничать, да. Но мы вполне можем этого добиться, — сказал Макс. — Я думаю, ты прав. Балин согласился, чтобы ты поехал в Амстердам только потому, что, по твоим словам, парень может покончить с собой, когда мы его схватим. С такими экстремистами надо держать ухо востро, они просто счастливы, когда им удается умереть. Он может проглотить собственный язык, может захлебнуться стаканом воды — существует бесчисленное множество методов, и нет никаких сомнений, что его им научили. Ты — наш козырь в игре. Ты нужен нам, чтобы он расслабился, чтобы решимость его поколебалась. Ты даешь нам шанс. Балин так считает, и мое начальство — тоже.
— Нет ли какой-то иронии в том, что он выбрал Голландию?
— Не думаю, что это место что-то для него значит. Он ведь никогда не был в Голландии?
Брам покачал головой:
— Нет. А в Принстоне мы говорили по-английски.
— Вот что мы думаем, по крайней мере, так считают наши аналитики: прошлой весной в одном из районов, в западной части города, устроили референдум. Они хотели получить автономию и управлять своим анклавом по законам шариата, по примеру общины Брэдфорда, в Англии, которая проделала это два года назад. В районе девяносто пять процентов населения мусульмане, но противников отделения оказалось немного больше, и они выиграли. Исламисты жутко разозлились. Всех, кто голосовал против, называют ханжами и дезертирами, и, может быть, они решили их наказать.
— Через неделю. Двадцать девятого, — сказал Брам.
— С чего это ты решил? — изумился Макс. — Я читал об этом в досье. Что связывает твоего сына с китайцами? С китайским Новым годом? С годом Змеи? То, что в день исчезновения твоему сыну привиделись змеи?
— Да.
— Некоторые из наших аналитиков и психологов, и из тех, кто работает на Шабак, считают, что ты — законченный мешугинер.
Брам пожал плечами:
— Мне кажется, мой сын может так думать. Если его на самом деле прислали сюда для совершения теракта, день он должен выбрать сам. Я знаю, что он помнит какие-то картинки. Змей. Он рассказывал об этом друзьям в приюте. И он выбрал этот день. Начало года Змеи.
Макс покачал головой:
— Он — упертый мусульманин. Он не будет копаться в китайской мифологии.
— Он все еще помнит что-то из прошлого, по-другому и быть не может. Ему было четыре года, когда его украли. Он мусульманин, да, фанатик, но воспоминания подспудно хранятся в его памяти. Картины. Голоса. И это лишает его уверенности.
— Будем надеяться, что ты прав.
— Мне глубоко насрать, чего вы от него хотите. Я хочу, чтобы он вернулся, выучился, женился, чтобы стал одним из тех, кто помогает нам лучше понять окружающий мир, тебе ясно, Макс?
— Мне ясно. Но я здесь не в качестве отца. Моя забота — безопасность страны. Нас зажали со всех сторон, и мы не можем повернуть назад; счастье еще, что у нас есть субмарины с ядерными ракетами, иначе они давно взорвали бы реактор в Димоне…
— Они не будут взрывать реактор в Димоне. Ядерные осадки упадут на палестинские территории, и там все передохнут.
— Брам, дорогуша, они уже несколько раз пытались это сделать.
— В чем ты, собственно, хочешь убедить меня, Макс? — спросил Брам нетерпеливо.
— Ни в чем. Я тебя понимаю. Но он может рассказать нам очень много о том, что происходит в Центральной Азии. Наше положение значительно укрепится, если мы узнаем то, что знает он. Индия, Китай — у всех проблемы с экстремистами. Китайцы за эти годы подавили множество исламских восстаний, а если у нас будет что предложить коллегам из тех мест, мы и от них кое-что получим. Твой сын — главный приз в лотерее, Брам.
— Я хочу подарить ему жизнь. Я не хочу, чтобы вы его сломали.
— Мы знаем. Мы будем очень осторожны.
— Я хочу забрать его в Москву.
Макс улыбнулся:
— Я — в Тель-Авив, ты — в Москву. Как твоя Эва, когда ей рожать?
— Хочешь, чтобы я тебе сказал? Все равно ведь не поверишь.
— Неужели двадцать девятого? — поразился Макс. — Двадцать девятого, да?
— Да.
Макс недоверчиво покрутил головой:
— Твое безумие заразительно…
— А что твоя девушка? Которая работала в больнице?
— Все кончено.
— Хреново, — посочувствовал Брам.
— Такие дела… А тот мальчик, почему ты привез его с собой?
— Он был ужасно одинок.
Макс кивнул, сразу став серьезным. Потом спросил:
— Выпить не хочешь? К кофе ты даже не притронулся. Виски? Водки?
— Нет, только не алкоголь.
— А я выпью водочки. — Макс нагнулся к мини-бару, достал маленькую бутылочку и, выпрямляясь, задумчиво сказал: — Это твое двадцать девятое — ты меня заинтриговал. Змеи. Беньямин уверен, что видел змей незадолго до того, как его украли?
— В доме, где мы тогда жили. Огромный, полуразрушенный дом. Он видел змей сквозь дыру в полу на втором этаже. Но когда я поглядел в ту же дыру, то ничего не увидел.
— Почему ты придаешь этому такое значение? — Макс отпил глоток из бутылочки и прокомментировал:
— Выдохлась. Чистая вода. Так почему это важно?
— Не знаю. Все было очень странно, пугающе, словно у него было видение или что-то вроде. Чертовщина какая-то.
— Ты кто? Магический реалист? Каббалист? Хиппи-перестарок?
— Нет. Но что-то случилось тогда. Я не могу объяснить, потому что сам не понимаю.
— А твое нумерологическое безумие?
— Оно помогло мне выжить. В самое тяжелое время. Оно давало мне надежду. На то, что Вселенная подчиняется какому-то порядку. Честно говоря, я и сейчас в глубине души уверен, что наступит день, когда кто-то отыщет формулу, объясняющую все на свете. Вроде Е=МС2.
— Формулу Творения?
— Не знаю, как ее назовут.
Макс схватил трубку телефона и распорядился:
— Бутылку «Столичной» в номер, пожалуйста, да, целую бутылку. Нет, именно «Столичную», ничего другого… Отлично… И какого-нибудь сыру, и — да! — bitterballen,[101] я их сто лет не ел. Да. Три порции.
Он вернулся к столу.
— Давай-ка как следует напьемся, Брам.
— Нам не надо ничего обсудить?
— Завтра.
— Как вы это делаете? Какая-то специальная техника?
— Возьмем его на улице. Стандартная процедура.
— Вы сейчас следите за ним? — Да.
— А голландцы? Вы им должны были что-то сказать?
— Эти считают, что мы разыскиваем какого-то мелкого мошенника. Ничего особенного.
Они молча поглядели друг на друга.
— Я думал, он давно мертв, — прошептал Брам.
