И все равно не собираюсь я сдаваться. Еще чего. То и дело поднимаю голову, смотрю, не покажутся ли впереди бабуля с Сарой. Я уже почти дошел до Сариного района. Некоторые дома, похоже, остались целы, и я даже начинаю думать, что все, может, и обошлось. Приду туда и найду их — и Сару, и бабулю, и Мию, и, может быть, они там будут ругаться с Сариными предками, и, может быть, бабуля как раз сейчас вгоняет им ума куда положено… И тут я вижу дым — столб черного-черного дыма, клубящегося в синем-синем небе.
И вспоминаю…
Сарин сон.
Пламя.
Жар.
Ужас.
Застываю на месте, прижимаю руку к лицу. Пламя. Жар. Все это со мной уже было. Я знаю, каково это. С меня градом льет пот, я же бежал, но внутри все заледенело.
Дым валит в небо, а я думаю: «Вот куда мне ни в коем случае нельзя. Надо повернуться и уйти, и тогда есть надежда, что Мия не погибнет». Только это во мне говорит слабак. Я просто огня боюсь. И смерти тоже боюсь. Но я понимаю — другого выхода нет. Сара все видела во сне — видела, как это будет. И я в ее сне — там, рядом с ней. Она перепугана. Она меня ненавидит. Я забираю у нее Мию.
Но ведь я никому не собираюсь сделать ничего плохого. Я пришел спасти Мию. Эти числа — достали они меня уже. Хочу с ними разделаться по-свойски. Хочу их уничтожить, сделать так, чтобы их не было, и ради этого мне жизни не жалко.
Все, чего я хочу, все, чего я хотела с тех пор, как у меня отняли Мию, — это снова увидеть ее. Подержать ее на руках.
Когда я вижу дым над крышами, то сразу понимаю, что это горит мой дом, и погружаюсь обратно в свой кошмар. Он крутился у меня в голове безостановочно, целый год, а жизнь — снаружи — дразнила меня, издевалась: «Вот тебе твоя дочка, вот тебе Адам, это сбудется, это произойдет!» Теперь я знаю, что вот сейчас они сомкнутся — фантазия и реальность, настоящее и будущее. Только все перекручено, все не так, как я думала. Рядом со мной Вэл. Адама нет. И не важно, есть он или нет, я все равно должна это сделать. Войти в собственный страшный сон.
Меня сейчас вырвет.
Я не знаю, жива Мия или уже нет. Я чувствую, что жива, — а может быть, это самообман. Я же знаю ее число. Видела ее смертный приговор.
Мы с Вэл подкатываем к дому, я гляжу на все словно со стороны, словно в кино… или во сне. Нажимаю педали, мышцы ног напрягаются. Руки у меня все ободраны, в крови, но я вцепилась в руль и не чувствую боли. В воздухе висит едкий запах дыма — горят дома, горит мебель, горят люди. И слышно только людей и огонь — ни машин, ни самолетов, только треск пламени и отчаянные крики и стоны.
Некогда мне думать, как я вернусь домой. Некогда мне замечать, что улица практически не изменилась, только поперек дороги лежат два дерева и фонарный столб. Ворота открыты.
Крыша вся полыхает, изрыгает в небо черный дым, трещит, лопается.
Бросаю велосипед на дорожке и бегу к дому. Там собралась толпа. Проталкиваюсь сквозь нее. В гуще всего этого — Марти и Люк. Сидят на земле среди леса ног. Падаю на гравий рядом с ними.
По-моему, они не сразу меня узнают. Ну конечно, прошло несколько месяцев и к тому же я выбрила почти все волосы.
— Люк, Марти, это я, Сара.
Две пары глаз изучают мое лицо, и потом Марти бросается ко мне, обхватывает меня руками за шею, а Люк начинает реветь.
— Где мама и папа? — спрашиваю.
— В доме.
— А там есть маленькая девочка?
Марти кивает:
— Она жила у нас. Все время плакала и плакала.
— Она там, в доме?
— Да.
— Где? Внизу? Наверху?
Мотает головой. Гляжу на дом. Передняя спальня рухнула на первый этаж.
— Они здесь были? В гостиной?
Он только пожимает плечами.
Кто-то хлопает меня по плечу. Поднимаю голову, вижу женщину, миссис Диксон, она живет через два дома от нас.
— Сара? — спрашивает она. — Это ты?
Глядит на меня так, будто я только что вылезла из летающей тарелки.
— Да, я. Я вернулась.
— Где же ты… твои родители… твои родители!
Она смотрит на дом, и тут раздается взрыв, и целое окно вылетает — рама, осколки стекла…
— Назад! Все назад!
— Миссис Диксон, — говорю я, — пожалуйста, возьмите мальчиков и уведите на дорогу, хорошо? Тут опасно.
Она хмурится:
— Естественно, а куда ты…
Передняя часть дома вся пылает, поэтому я бегу по тропинке к боковой двери, прикрывая лицо от жара. Кухня у нас сзади. Заглядываю в стекло на двери и вижу, что на полу лицом вниз лежит человек.
— Боже мой!
Это папа. Я знаю, это он.
— Что? — Рядом Вэл.
— Ничего. Там кто-то… на полу.
— Господи!
— Вэл, вернитесь. Здесь опасно.
— Никуда я не пойду. Я пришла тебе помочь.
Спорить с ней нет времени. Дергаю за ручку двери — заперто. Хватаю горшок с цветком и запускаю в стекло. Потом просовываю руку внутрь, поворачиваю ключ и вхожу.
Папа лежит ничком и не движется. Наклоняюсь, кладу руку ему на шею. Холодная. Нажимаю, пытаюсь найти пульс. Ничего. Его больше нет. В кухне жуткий бардак, но непохоже, что его чем-то ударило. Кажется, он просто рухнул где стоял.
Я боюсь его даже мертвого. Жду, что он вот-вот откроет глаза, схватит меня за руку, заорет.
«Сара, прекрати, — говорю я себе. — Прекрати. Брось его. Он покойник. Где Мия?»
За спиной стоит Вэл.
— Он что…
— Да, — говорю.
Иду в коридор, кричу:
— Эй! Эй, есть тут кто-нибудь?
Коридор завалило — кладка обрушилась.
Складываю руки рупором и снова кричу:
— Эй!
Никто не отвечает, только кровля трещит у нас над головой, только пыль и мусор сыплются перед нами, словно водопад. И жар — жар, который идет сверху.
И тут я слышу. Застываю и вслушиваюсь. Как хорошо я знаю этот звук, ведь он — это я. Вэл сзади, в коридоре. Она тоже кричит. Поворачиваюсь и кладу ей руку на локоть.
— Тс-с. Послушайте.
— Сара, здесь очень опасно. Надо уходить.
— Слышите ее?
Она замирает склонив голову набок:
— Нет, Сара. К сожалению, не слышу.
Над нами раздается оглушительный грохот — и тошнотворный треск разваливающейся крыши. Вцепляемся друг в дружку и валимся на пол, закрыв головы руками.
Что-то большое ударяет меня в плечо, я кричу. Грохот все не унимается: дом стонет, трещит, вокруг все сыплется. Когда все наконец стихает, я чуть-чуть приоткрываю глаза и осматриваюсь из-под руки. Коридор не узнать. Почти весь потолок рухнул, утащив с собой перила и половину лестницы. Передняя часть дома вся в огне, а теперь и задняя тоже. Кругом бушует пламя. Немного выпрямляюсь и гляжу вверх. Видно все до самой крыши, а там зияет дыра — метра три-четыре в поперечнике — прямо в небо. Из-за дыры получилась сильная тяга: пламя со всех сторон всасывается в нее с диким ревом.
— Ой, блин, — произносит Вэл, — надо уносить ноги. Сара, надо уносить ноги.
— Вэл, я ее слышала, — говорю я.
Вэл смотрит на крышу, потом снова на меня. Глаза у нее круглые от ужаса.
— Очень сомневаюсь, — говорит она. — Я думаю, ты хотела ее услышать.
— Вы что, считаете, будто я не узнаю голос собственной дочери?!
— Конечно, но…
— Она где-то тут и жива. Я уверена.
Вэл берет меня за плечи:
— Полдома уже рухнуло. Она могла быть где угодно.
— Она где-то близко. Я ее слышала. Я не могу ее оставить. Она без меня пропадет!
— Это опасно. Надо уходить.
— Я не могу.
— Сара, если ее завалило, — Вэл кивает в сторону груды на месте гостиной, — мы ее оттуда не откопаем. Для этого надо забраться через крышу. Давай-ка на выход, пока можно.
Над головой слышен громкий звон.
— Сара, прошу тебя!..
Одновременно оборачиваемся и смотрим, откуда мы пришли. За дверью в кухню — стена пламени, желтые, оранжевые языки извиваются до самой крыши, лезут в небо. А в центре — тьма, темная фигура, призрак. Размытые контуры становятся четче, и мы разом ахаем. Это человек, он движется к нам сквозь пламя.
Папа. Это папа.
Не может быть. Он же мертв. Я его видела. Ощутила смертный холод, когда прикоснулась к его шее. Это не он, это…
— Адам! — выдыхает Вэл. — Господи, это же Адам!
Она нетвердо шагает ему навстречу и падает к нему в объятия. Мне бросается в глаза, как Адам изменился — наверное, стал старше. Я моргаю, и перед глазами встает страшный сон.
Незнакомец со шрамами на лице берет у меня ребенка и уходит в огонь.
Мой ребенок. Моя дочка. Где она?
— Всего четыре шага, и никакого огня! — кричит Адам, перекрывая шум. — Баб, выходи! Все, я пришел. Я разберусь!
Вэл держит его за руки, темно-карие глаза изучают его лицо.
— Баб, я спорить не буду. Уходи. Четыре шага — и ты на улице. Мы выйдем сразу за тобой.
