Он сказал молодому человеку по радио:
— Вы видите его? Вон там, в направлении той большой звезды с маленьким спутником?
— Где?
— Смотрите, куда я показываю. Он нас еще не заметил.
— А как он нас заметит?
— Это неважно. Теперь слушайте. Когда он бросится, вы успеете сделать один выстрел. Всего один выстрел. Затем включайте ракеты на скафандре и летите вперед со всей быстротой, на которую вы способны. Это сбивает его с толку сильнее, чем движение вбок.
— Вы мне уже говорили.
— Я говорю вам еще раз. Один выстрел. У вас будет всего один выстрел. Приготовьтесь, он увидел нас, он поворачивает.
Гигантская прекрасная светящаяся масса сделалась узкой, когда устремилась на них, затем стала разбухать. Ксиб надвигался быстро, как все другие, которых он знал. Это был огромный быстрый ксиб и, видимо, достаточно подходящий. Наверняка можно будет сказать после первого броска. Ему хотелось, чтобы ксиб оказался подходящим ради молодого человека. Ему хотелось, чтобы молодой человек поохотился на славу на подходящего огромного быстрого ксиба.
— Стреляйте через пятнадцать секунд, затем включайте ракеты, — сказал Филипп Хардакр. — И сразу готовьтесь снова, у вас не будет много времени перед следующим броском.
Ксиб надвинулся, и молодой человек выстрелил. Он выстрелил слишком рано и слегка задел кончик хвоста. Филипп Хардакр подождал столько, сколько у него хватило смелости, и выстрелил в горб, где находились главные ганглии, и включил ракеты, не успев даже взглянуть, куда он попал.
Да, это был подходящий ксиб. По тому, как стало пульсировать его свечение, можно было сказать, что он ранен в нервный узел, или что там у него есть, но через несколько секунд он развернулся и начал новый огромный прекрасный грациозный прыжок на охотников. На этот раз молодой человек выждал немного дольше и попал куда-то возле горба, и включил ракеты, как ему было сказано. Но тут ксиб вдруг снизился, что бывает только раз в ста случаях, и ксиб и человек оказались почти друг на друге. Единственное, что мог сделать Филипп Хардакр, это выпустить из своего Уиндэма-Кларка все заряды в надежде, что потеря такого количества энергии заставит ксиба изменить направление и броситься на него. Затем он ринулся вперед на предельной скорости и приказал по радио немедленно отступать к кораблю.
— Он чем-то обдал меня, и я потерял мой бластер, — послышался голос молодого человека.
— Возвращайтесь к кораблю.
— А мы успеем?
— Мы попробуем. Видно, ваш последний выстрел повредил его достаточно, чтобы он потерял скорость или чувство ориентировки, — сказал Филипп Хардакр. Он уже знал, что они пропали.
Ксиб был всего в нескольких милях над ними и начинал разворот для нового броска, двигаясь медленнее, чем раньше, но все же недостаточно медленно. Вот что грозит вам каждый раз, когда вы охотитесь на ксиба, и когда это в конце концов случается, это и есть конец охоты и конец свободы и бесконечности, но ведь должны они когда-нибудь кончиться.
Длинная струя света брызнула из корабля, и неожиданно ксиб засветился ярче, чем когда бы то ни было, и затем свечение его исчезло, и на его месте ничего не осталось.
Марсианин, скорчившись, лежал в тамбуре, и его клешни все еще сжимали третий Уиндэм-Кларк. Оба охотника ждали, пока захлопнется внешний люк и тамбур наполнится воздухом.
— Почему он не надел скафандр? — сказал молодой человек.
— Не было времени. Чтобы спасти нас, у него оставалось около минуты. Этого слишком мало, чтобы надеть марсианский скафандр.
— Что его убило? Холод?
— Пустота. Они быстро задыхаются без воздуха. Самое большее пять секунд. Как раз достаточно, чтобы прицелиться и выстрелить.
Да, он не был медлителен, подумал Филипп Хардакр. В корабле их ждала женщина.
— Что случилось?
— Он погиб, разумеется. Он убил ксиба.
— Неужели для этого ему понадобилось умереть?
— На борту оставался только один бластер и только одно место, откуда можно было стрелять, — сказал Филипп Хардакр. Затем голос его стал тихим. — А вы все еще в скафандре?
— Мне хотелось узнать, как в нем себя чувствуют. Но вы сказали, чтобы я сняла его.
— Почему же вы не вышли с бластером в тамбур? Ее глаза потускнели.
— Я не знала, как отпирается замок.
— Это знал Гхмлу. Он мог отпереть его отсюда. И вы умеете стрелять, так, во всяком случае, вы говорили.
— Мне очень жаль.
— Эти слова мне нравятся, — сказал молодой человек. Теперь он не был больше похож на школьного профессора, и он больше не боялся ее. — Это самые лучшие слова, которые мне приходилось слышать. И в этих словах есть еще кое-что. Мне очень жаль, вот что я тебе скажу, черт тебя подери, когда брошу тебя в Венуспорте и улечу на Землю один. Тебе ведь нравится Венуспорт, правда? Ну вот, я дам тебе шанс затеряться в нем.
Филипп Хардакр кончил складывать щупальца и руки на груди старого марсианина и пробормотал все, что помнил из прощального приветствия.
— Прости меня, — сказал он.
— Давай ужин, — сказал молодой человек женщине. — Да поживее.
— Это была твоя охота, — сказал Филипп Хардакр трупу своего друга.
Суд над ним был назначен на следующий день. В котором часу он состоится, Ньюмен Конрад, конечно, не знал. Да и никто не знал. Наверно, судебное заседание начнется после полудня, когда все главные действующие лица — судья, заседатели, прокурор — сойдутся в здание суда. Было бы хорошо, если бы в нужный момент появился адвокат, хотя исход дела был настолько предрешен, что он вряд ли станет утруждать себя, тем более, что добираться до здания суда и тюрьмы, как это всякому известно, сложно необыкновенно, да и после придется до бесконечности ждать транспорта на мрачной станции под тюремными стенами.
В тюрьме Ньюмен времени не терял. К счастью, его камера была обращена окном на юг, и солнце не уходило из нее почти весь день. Он разделил дугу, по которой путешествовало солнце, на десять равных отрезков — дневных часов, отметив их куском известки, потом разделил на двенадцать маленьких.
И так под рукой у него оказались действующие часы, показывающие время с точностью до одной минуты (маленькие отрезки на пять частей он делил в уме). Дуга белых отметок начиналась на стене, проходила по полу, по железной койке, и поднималась вверх по другой стене. Ее можно было увидеть, став спиной к окну, но этого никто не делал. Во всяком случае, тюремщики были слишком глупы, чтобы разобраться, что к чему, и солнечные часы давали Ньюмену колоссальное превосходство над ними.
