– Подойдите ближе, – приказал менеджер. – Еще ближе!
Костылев подошел к стеклу вплотную. И отпрянул.
Там, в шаге от него, наклонившись над широкой, покрытой ковром тахтой, квадратный короткошеий человек душил мальчика. Костылев отчетливо видел налитый кровью складчатый затылок, короткопалые, покрытые рыжеватыми волосками, побелевшие от усилия руки, стиснувшие горло жертвы. Видел он и пальцы юноши, судорожно царапающие ковер, и почему-то – сережку в ухе, маленькое золотое колечко. На лицо его он старался не смотреть – мелькнуло что-то синее, с черным провалом рта, из которого рвался хрип.
Не владея собой, Костылев рванулся и ударился о стекло.
– Желаете спасать? – осведомился менеджер. – Не дергайтесь, без толку. Лучше досмотрите представление до конца.
Хрип оборвался, рука мальчика дрогнула, разжалась.
– Цум, штору! – распорядился менеджер. Референт задернул занавеску.
Костылева колотила дрожь, в глазах мелькали пятна.
– Успокойтесь, – сказал менеджер, – спасти вы никого не могли. Просто физически. Даже если бы я дал вам пистолет. Это убийство произошло только что, но в тысячах километров отсюда, в Америке. Штат Техас, название городка вам ничего не скажет… не суть. Мы имеем возможность наблюдать такие события и обязательно ею пользуемся. А показал я вам его не затем, чтобы пугать, а чтобы вы с пониманием уяснили стоящую перед вами задачу. Обратите внимание: перед вами человек, не чёрт. При этом убийство совершено не психически больным маньяком и не с целью самообороны. Убийца – отец семейства, юноша – его сын. Папа только что узнал кое-что о своем отпрыске, некую, так скажем, пикантную особенность. Он небезосновательно считает сына неполноценным уродом, и не желает, чтобы тот опозорил семью. Как говорится, я тебя породил… Но – не знаю, заметили ли вы, я заметил, – убивая, этот субъект, этот человек получал удовольствие.
Костылев не мог выговорить ни слова.
– Наш Люд, – размеренно продолжал менеджер, – разработал кое-какие обоснования правомерности подобных убийств: активная, сильная личность (следовательно, особо ценная!), убежденность в своей правоте, горячая, всепобеждающая ненависть, наслаждение от… процесса, наконец. Все это хорошо. Но вот доказать, что убийца действует на благо жертвы… тут пока… Цум! Ты еще здесь?
– Мне бы… с вашего позволения… в письменной форме… – проканючил референт, на всякий случай пятясь к двери. – Приказ или что. Сами учили – порядок есть порядок. Это же не героин варить, тут ликвидация… И денег. Эти… контрагенты говорят – кусок на брата.
– Разрешите мне! – твердо сказал Костылев.
– Что такое?
– В виде, так сказать, пристрелочного опыта.
– Нормально! – одобрил Цум с явным облегчением. – Пристрелочный – это хорошо, правда, господин менеджер?
– То есть? – менеджер, прищурившись, смотрел на Костылева. – Вы хотите… убить?
– Пока только поговорить, а там видно будет. Воздействовать.
– Вот как, – в голосе менеджера звучало недоверие. – Не надейтесь меня обмануть, сбежать. Друзей у вас, насколько мне известно, не имеется, никто не спасет, не спрячет. Да и выйти отсюда вряд ли получится.
– Раньше я, как будто, не производил на вас впечатления идиота, Велимир Иванович? Я ведь сюда сам пришел, не так ли? И идти мне, между прочим, некуда.
Менеджер не ответил. Он смотрел мимо Костылева, на занавеску.
– Ладно, идите. Попробуйте. Цум, проследишь! Строго! – это было похоже на пулеметную очередь.
Однообразный, залитый мертвым светом люминесцентных ламп коридор, повернув под прямым углом налево, уходил вдаль, точно такой же – с красным паркетным полом, унылыми урнами, одинаковыми застекленными дверьми, за которыми монотонно гудели нескончаемые разговоры – сотрудники филиала добросовестно трудились. Кончился и этот коридор, сломался возле таблички: «ЧЕРНОГО И БЕЛОГО НЕ ПОКУПАТЬ», влево потянулся новый, и опять мелькали двери, дробно семенил рядом референт, обладающий при довольно высоком росте походкой недомерка; глуховато потрескивали, точно вот-вот погаснут, лиловато-серые трубки светильников.
Они шли уже не меньше часа, и, по соображениям Костылева, раз десять должны были обогнуть здание по периметру, но вот еще поворот налево, снова коридор той же длины, и снова…
Самое удивительное, что при всей одинаковости этих безликих переходящих один в другой коридоров Костылеву ни разу не попалось на глаза хоть что-нибудь, о чем он мог бы уверенно сказать: «Это я уже видел, здесь проходил, мимо этой именно урны, этой двери, этой таблички». Была табличка, знакомая, похожая, но – не та, встречалась урна, почти такая же, с отбитым краем, но у прежней, помнится, отколото было справа, а тут – слева. А может, он просто одурел от мелькания, голосов за дверьми, от трескотни Цума? Тот всю дорогу не закрывал рта – никуда не денешься, образцовый работник!
Цум уже успел сообщить Костылеву, что девица, о которой идет речь, явилась в филиал добровольно – уволили с прежнего места службы, и вот, представьте, у доски объявлений о найме совершенно посторонний случайный человек посоветовал обратиться сюда и дал адрес.
Глумливое выражение лица референта ясно давало понять, что все он врет, но Костылев, разумеется, смолчал. Референт же, мелко перебирая длинными ногами, продолжал излагать, как сперва «с этой девицей» все пошло очень удачно, как он сам лично провел с ней собеседование в комнате переговоров: «Есть у нас такое помещение, мы там принимаем наших контрагентов», как она сначала была весьма покладистой, соглашалась на любую работу, и «я уж было собрался идти с ней к референту подписывать контракт, я, знаете, решил рекомендовать эту особу в группу внедрения, при ее возрасте и внешности это был наиболее удачный вариант, и работа хорошая – длительные командировки на тот свет, но тут…»
Тут, видимо, между ними произошло нечто, чего референт касаться не желал, поэтому скороговоркой пробормотал, что, мол, всего в двух словах обрисовал ей характер будущих обязанностей и ознакомил с некоторыми концепциями, сформулированными в трактате «Я и бытие», а хулиганка – вы подумайте! – обозвала меня нелюдем, все, что я ей изложил, – «ублюдочным дерьмом», заорала, что теперь ей ясно, куда ее заманили обманом, и она сейчас же пойдет и приведет милицию, чтобы немедленно уничтожить «бандитское гнездо». Так и сказала: «бандитское гнездо».
А потом бросилась бежать по коридору, пришлось ловить, применять… частичные санкции. – Цум поморщился и обиженно замолк.
– Не помогло? – спросил Костылев, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал равнодушно.
Референт не успел ответить. Очередная дверь, мимо которой они в этот момент проходили, с грохотом распахнулась, и в коридор буквально вылетела растрепанная худая женщина. Вообще-то женщиной ее назвать было трудно, это была вылитая коза – с длинным острым подбородком и изогнутыми воинственными рогами. Голову она наклонила, из-под густых пегих бровей яростно сверкали круглые желтые глаза. Выбросившись в коридор, она сразу закричала, неведомо к кому адресуясь – то ли к Костылеву с Цумом, то ли к кому-то, оставшемуся за открытой дверью комнаты.
