Но был бы он таким… таким начитанным, таким интересным?
Мёрси подумала, что нет.
…А он бы тогда нравился мне?..
Мёрси тряхнула головой — вот, ведь, одолели дурацкие думы, а?
АннаВ холле детской поликлиники было сумрачно. Туман висел серой кисеёй, как надоедливая пыль, упорно не желающая рассеиваться. «Здесь и в прежние-то времена не особенно светло и просторно было, а теперь и вовсе…» — сердито подумалось Анне. На решетке, ограждающей стеллажи и стойку регистратуры от холла, туман тянулся длинными мохнатыми хлопьями. Это было неприятно похоже на клейкие ленты, густо облепленные черными мухами…
Но в целом всё было знакомо и даже как-то настраивало на умиротворённый лад. Бог ты мой, даже мысли пришли привычные, «мамочкины». «Именно «мамочками» обычно зовут всех нас, когда мы приходим сюда с детьми… и зачем понадобилось ограждать многоуважаемую регистратуру от озабоченных хлопотами мамочек с их испуганными и растерянными ребятишками?» — это Анне всегда было непонятно, и именно об этом ей подумалось, как только глаза привыкли к сумраку.
В центре холла тумана почти не было, но по углам, на лестнице и в узких коридорах он противно колыхался вязким серым киселём.
— Саша, подожди немного, давай определимся, так сказать, по месту. Аптечный ларек… он на втором этаже в центре по коридору. Если, конечно, ничего не изменилось за последнее время…
В последний раз Анна был здесь полгода назад вместе с подругой, родившей двойню (без мужа — неожиданно для всех и для себя…ха-ха! сюрприз, святым духом принесло!)
— Это наверх, да?
— Да. И давай-ка, ты первым, а я за тобой, — Анна проверила своё подводное ружье — один гарпун был заряжен и ещё несколько «стрел» торчали из самодельного колчана. Нож в кожаных ножнах висел на ремне справа. Тяжесть снаряжения успокаивала, — чего греха таить! — успокаивала… но Анна очень надеялась, что уж здесь-то не придётся применить свои «боевые навыки». Всё-таки детское учреждение…
…как и садик во дворе… спокойное надёжное место… Леночка… Вовка…
Сын панически боялся уколов. С самого раннего детства. На пороге процедурного кабинета он покрывался испариной и замирал, как мышонок под взглядом удава. Причём, если другие дети устраивали истерики, вопили, брыкались и вырывались из рук матерей, то Вовка молча затравленно смотрел на Анну. Бледный, как смерть. Глаза наполнялись слезами, а потом, не в силах удержаться, слёзки одна за другой выплёскивались и катились по щекам, падали вниз крупными каплями — и всё происходило молча…
Это было ужасно! Прежде, чем войти в кабинет, Анна вытирала Вовке слёзы платком. И крепко брала за потную ручонку. Сын молчал. «Какой послушный, спокойный мальчик!» — всегда радовались процедурные сёстры. Но Анна каждый раз умирала вместе с сыном и воскресала снова, когда они вдвоём выходили из поликлиники на свежий воздух.
Поэтому, когда в пять лет у Вовки случилось воспаление лёгкого, Анна решительно купила необходимое количество одноразовых шприцов, и научилась колоть ребёнка сама. Иначе они вдвоем, наверное, упали бы в поликлинике с сердечным приступом перед десятым уколом прямо посреди коридора третьего этажа.
Смешно? Наверное да — со стороны смешно. Кто не был матерью — не поймёт…
И вообще — в поликлиниках нет ничего весёлого… кроме зайчиков и медвежат на стенах…
Разве что по вторникам, в «день малютки», когда перед входом устраивалась стоянка из разноцветных детских колясок, а всё помещение оглашалось громогласными воплями здоровых, вечно голодных «грудничков», в этом здании царило жизнерадостное оживление…
Анна ненадолго отвлеклась и даже повеселела, представляя реакцию Ильи, когда она предложит сделать ему обезболивающий укол «Диклофенака» в задницу. «И никуда не денется, — подумала Анна, — спину надо срочно лечить, иначе не дойдёт Илюша до финиша. Главное — найти лекарство…где же этот чёртов аптечный киоск?»
Сашкина фигура смутно маячила впереди по лестнице. Ружьё болталось на плече стволом вниз. «Интересно, зачем ему ружьё в таком тумане, да ещё и не стреляющее?»
Анна вдруг представила, как Сашка медленно снимает ружьё с плеча, неуклюже поворачивается к ней…
…он взводит курки и небрежно целится прямо в лицо Анне…
…пуля вылетает из ствола и красиво, как в «Матрице» плывёт навстречу, вгрызается в тонкую кость лба, пробивает череп, выходит через затылок, выплёскивая кровь и мозги…
…кровь течёт по лицу Анны…
….и все проблемы на этом заканчиваются…дальше без меня, ребята…удачи вам… и — прощайте!
Сашка неуклюже поворачивается к ней через правое плечо…
…и улыбается.
— Перила для детей! Низенькие такие, да!
— Да, Саша, низенькие.
…какая дрянь лезет в голову…
…туман…
На повороте лестницы, на первой же площадке Анна на секунду замешкалась. Ей послышались детские голоса — оттуда, снизу, от регистратуры. Приглушённые обрывки разговоров, резкие реплики.
…талончики к хирургу закончились! запись завтра с девяти часов!
…мама, мама, я хочу гуля-а-а-ать…
…девушка, найдите карточку, там живая очередь…
…год рождения, адрес, — побыстрее, мамочки, побыстрее…
…и — голос сына — такой родной, почти забытый — мам, мы уже всё, да? завтра не придём?
…и — голос Леночки — а у вас детки есть?…можно я буду звать вас мамой?
Анна резко оглянулась и даже сделала шаг назад, но вовремя спохватилась, — обман, обман, снова обман — здесь никого нет, кроме нас, — опять повернулась, и — Сашки впереди не было! Только что в тумане маячила его широкая спина, такая уверенная, спокойная, надежная, с бесполезным ружьём… и вот — ничего кроме желейных желто-серых клубов мути над ступенями.
— Саша! Сашка! — громко, сердито крикнула Анна. Ну, куда его понесло, дурака?!
Тишина… и только какое-то довольное чмоканье снизу.
— Саша-а-а!!!! — Анна кинулась вверх по лестничному пролету. Она споткнулась и чуть не упала, чудом удержав в руке подводное ружьё. Сердце бешено колотилось. В панике она повернула на сто восемьдесят градусов — обратно, вниз по лестнице на междуэтажную площадку. Лестничный пролёт вёл наверх. Только что она поднималась снизу, а теперь ступени вели наверх! Снова туда — следом за пропавшим силуэтом Сашки!
