— Как это случилось? — бросила Мать Барракуда. — Каким образом этому уроду удалось соединиться с тобой?
— Он не урод, — выпалила в ответ акульщица. — Он, я… Мне кажется, мы с ним полюбили друг друга.
— Что-о-о?! — Мать Барракуда изумлённо ахнула. — Ты, девочка, в своём ли уме?
* * *
Ласка приняла на щит пущенную с неба стрелу. Припав к холке, пустила коня в намёт навстречу налетающей стае. Поднебесник с искажённым яростью лицом и клинком в отведённой за спину руке нёсся прямиком на неё. Ласка осадила коня на скаку, вздёрнула его на дыбы, наотмашь рубанула перед собой. Горец увернулся, взмыл в небо, но на его месте тотчас очутился другой и нанёс удар. Осел на круп зарубленный жеребец, Ласка вылетела из седла, покатилась по лугу. Вскочила на ноги, в десяти шагах слева могучий поднебесник с дерзким и хищным лицом рубился на мечах с Оцелотом. Отбил выпад, клинок вылетел у полусотника из ладони.
— Оцелот! — зашлась в отчаянном крике Ласка. — Оцелот!
Поднебесник взмахнул клинком, развалил Оцелота пополам и взмыл в небо. От горя Ласка на миг потеряла голову, бездумно бросилась вперёд, словно хотела взлететь за врагом вслед. Опомнилась, метнулась к жеребцу Оцелота, хрипом заходясь от ярости, вскочила в седло. Мимо промчался конь, волоча за собой запутавшегося в стременах убитого седока.
— Вперёд! — хриплым, сорванным голосом закричала Ласка. — Вперёд!
Во главе трёх десятков всадников и спешащей вслед за ними пехотной полусотни она погнала жеребца вверх по склону. Впереди стая группировалась в воздухе для новой атаки. Ласка плохо помнила, что было дальше. Храпели кони, умирали люди, кто-то истошно орал за спиной «Отбой!», но она, не обращая внимания, гнала и гнала коня.
* * *
Пущенное с двух десятков шагов копьё подбило Сапсану крыло. Его закружило, меч выпал из ослабевшей руки. Тщетно пытаясь удержаться на уцелевшем крыле, Сапсан падал. Чудом выровнялся, поймал воздушный поток, превозмогая боль, потянул над стелющимся по горному склону лесу. На лету оглянулся: позади рубились с равнинниками остатки потерявшей вожака стаи.
Крыло надломилось, Сапсан рухнул вниз. Грянулся о верхушку разлапистой горной ели, ломая ветви, полетел к земле. Упал на неё плашмя лицом вниз, рыча от боли, перевернулся набок. Дрожащими руками ощупал переломанные крылья, застонал от бессилия. Собрав волю, встал на колени, затем поднялся. Подобрал отлетевший в сторону при падении лук и на нетвёрдых ногах заковылял по склону вниз, туда, где стихал уже шум сражения.
На всадника Сапсан напоролся, едва выбравшись на опушку. Конь еле переставлял ноги, всадник, отпустив поводья, мотался в седле. Сапсан вырвал из колчана отравленную стрелу, в этот момент равнинник вздёрнул голову, и их взгляды встретились.
Женщина, понял Сапсан, углядев метнувшееся на ветру облако светлых волос. Мгновение он помедлил, затем ожесточённо пустил стрелу. Равнинница взмахнула руками, завалилась назад и рухнула с коня оземь.
Сапсан сплюнул, постоял, ухватившись за еловый ствол, затем побрёл к упавшей. Он сам не знал, зачем. Пройдёт немного времени, и яд горной змеи сделает своё дело. Что-то, однако, было в этой равниннице, отличающее её от дюжин других, которых Сапсан зарубил или застрелил из лука. Он не понимал, что именно, но было определённо.
Сапсан приблизился. Равнинница, раскинув руки, лежала на земле навзничь. Стрела, пробив тонкую металлическую рубаху, впилась в тело между грудей. Сапсан шагнул ближе, взглянул умирающей в лицо и оцепенел, забыв даже о боли в покорёженных крыльях. Равнинница была похожа на ту, белокурую и голубоглазую с островной отмели. Да что там похожа — чуть ли не одно лицо, только та, что лежала сейчас без сознания перед ним, была на пять-шесть лет старше и без плавников.
Сапсан метнулся, с ходу пал перед равнинницей на колени, вырвал стрелу, через голову стащил металлическую рубаху и разодрал исподнее. Сглотнул: у них и форма груди была одинаковая. Яд уже начал действовать, вокруг раны растекалось синюшное пятно. Сапсан охнул, выдернул из-за пояса кинжал, накрест полоснул остриём по ране. Припал к ней и стал отсасывать кровь.
* * *
— Так я и думала, — Мать Барракуда осмотрела произведённого на свет Сайдой мальчика. — Что ж… Завтра я отправлю в равнинные селения гонцов. Если война ещё не закончилась, мы её остановим.
Матери-предводительницы соседних племён согласно кивнули. Младенец умостился у Сайды в руках. У него были плавники за плечами, в том же месте, где у любого водника. Но вдобавок к ним из плеч у него росли крылья, пока ещё совсем крохотные, неоперившиеся.
— Если среди поднебесного племени найдётся ещё несколько мужчин, подобных этому твоему Сапсану, — Мать Барракуда пристально глядела Сайде в глаза. — И если у нас найдётся хотя бы несколько женщин, подобных тебе…
— Что тогда? — подалась вперёд Сайда.
Мать Барракуда неожиданно подмигнула.
— У равнинников есть свои предания, — поведала она. — Отличающиеся от наших. Они гласят, что человеческая раса была когда-то едина и жила на равнинах. Но потом, после большой войны, уцелевшие люди изменились. У равнинников для этих изменений есть особое слово — мутация. Я слыхала его от пленных во времена Береговой войны. Часть мутантов стала жить под водой, как рыбы. Часть — в горных гнездовьях, подобно птицам. Не мутировавшие сохранили тот образ жизни, который был свойственен людям раньше. Появились три расы. С каждым днём они отдалялись друг от друга до тех пор, пока полностью не обособились. Но вместе с тем легенды равнинников говорят, что так будет продолжаться не вечно. Что настанет время, и расы соединятся вновь. В одну, более могущественную и умелую, чем каждая из трёх по отдельности. Я полагаю, первый день этого времени уже настал.
— Что же теперь, Матушка? — растерянно спросила Сайда.
— Теперь? Надеюсь, войне мы положим конец. Когда твой сын немного подрастёт, я отправлю с тобой вверх по реке двадцать акулыциц. Посмотрим, сумеешь ли ты вновь найти этого человека с птичьим именем.
* * *
Ласка подбросила сучьев в костёр и взглянула в глаза сидящему на корточках Сапсану.
— Завтра я ухожу, — сказала она. — Никогда бы не поверила, что смогу несколько месяцев прожить бок о бок с врагом. Ты выходил меня, и я должна быть тебе благодарна. Но ты мой враг и убил отца моих дочерей, поэтому я не стану благодарить.
Сапсан поднялся на ноги. Повёл крыльями, поморщился от боли в неверно сросшихся костях. Огляделся с тоской. Горный склон опустел, так же, как известняковые хижины, пещеры и гроты — поднебесники снялись с гнездовий и улетели в ничьи земли. Победители свернули походные лагеря и откатились на равнины.
— Значит, завтра уходишь, — проговорил Сапсан задумчиво. — Ты могла бы остаться со мной.
— Зачем?
Сапсан долго не отвечал. Глядел в землю, вдыхал запах жарящихся на прутьях грибов.
— Тебя ведь сородичи не примут, — сказал он наконец. — Возможно, подвергнут позору за предательство. Возможно, казнят. Ты могла бы остаться и жить со мной, как с мужчиной.
— Ты спятил? — Ласка отшатнулась.
— Я в своём уме. Пока ты лежала в беспамятстве, я много раз мог взять тебя. Но не стал.
Ласка издевательски расхохоталась.
— Ты? — переспросила она, отсмеявшись. — Меня? Ты наверняка повредился умом. У тебя ничего не вышло бы, поднебесник.
Сапсан вскинул на неё взгляд.
— Вдохни воздух, — велел он. — Чувствуешь ли ты мой слякотный отвратный запах?
Ласка вздрогнула.
— Нет, — неуверенно проговорила она. — Хотя… Нет, не чувствую.
Сапсан кивнул.
— Не понимаешь? — обронил он. — Однажды у меня была женщина. Когда она приблизилась ко мне впервые, от неё несло тиной. Ты поняла? Затхлым, несвежим смрадом. Это потому, что за спиной у неё росли плавники, а на шее были шрамы от жабр. Но стоило мне раз посмотреть на неё, и запах пропал, сгинул. Знаешь, почему я оставил тебя в живых?
