Старик робко приблизился, нервно теребя пальцами лацканы плаща, что выдавало обуревавшие его страх и изумление. Затем, подобно карточному домику, труп повалился на стол; простертая вперед кисть брякнулась о твердый край и полетела на пол. Неустанно нажимая рычаг своей машинки, Нарбондо какое-то время продолжал заполнять комнату желтым туманом, но наконец оставил эти попытки и, отложив устройство, нагнулся подобрать с пола упавшую руку трупа. Старик всхлипнул и рванулся вперед. Доктор не без труда отбился от попыток проповедника завладеть ею, постоял еще немного и, пожав плечами, бросил кисть на стол, в общую кучу костей.
Туман продолжал клубиться в комнате. Сквозь него, решительно шагая к выходившему во двор окну, неожиданно проступила женская фигура. Возраст подошедшей Годелл оценил лет в сорок или немногим больше. Видимо, решив, что та намеревается осквернить кучку костей на столе, старик бросился к ней с протестами. Женщина встретила его ударом кулака в висок, пробежала мимо и, распахнув окно, высунулась — то ли за глотком воздуха, то ли в попытке выброситься.
Годелл подавил инстинктивный порыв опустить занавеску и, присев, раствориться в темноте своей комнаты. Вместо этого он встретил появление женщины в окне прямым взглядом и, словно проходя мимо по тротуару в ясный полдень, учтиво приподнял шляпу, а затем шагнул в сторону и скрылся за оконной рамой.
Все трое мужчин в комнате напротив кинулись к женщине и грубо оттащили ее от окна — как показалось Годеллу, в смертельном испуге, что та может выпрыгнуть и, пролетев три этажа, разбиться о темную брусчатку двора. Годелл осторожно опустил задвижку и слегка приоткрыл собственное окно; его сразу же обдало потоком влажного воздуха, принесшего с собою целую какофонию проклятий и обвинений. Мужчины перетягивали незнакомку, словно та была туго набитым кошельком в руках воров, пока женщина не рванулась в сторону, отшвырнув горбуна к аквариуму. Пьюл бросился за ней, но получил пинок в голень.
Короткое напряженное перемирие, наступившее следом, прервали вопли старика, которого, казалось, охватил внезапный приступ раскаяния, вызванный прискорбным состоянием костей на столе.
— Ты сломал ее! — выкрикнул он, тыча пальцем в сторону трупа, и рванулся к Нарбондо. — Ты… ты… ты еще заплатишь!
Горбун пожал плечами, обретя вдруг спокойствие.
— Нет, — возразил он взбешенному проповеднику, оправил пиджак и весело подмигнул женщине. — Это тебе придется платить.
С этими словами он распахнул дверь и кивком указал на погруженный во тьму черный коридор за порогом комнаты.
— С твоей мамашей я еще не закончил, хотя попытку и без того стоит признать успешной. Не будь наш карп безнадежно истерзан, сейчас она танцевала бы здесь менуэты, — тут доктор опустил руку на открытую клавиатуру пианино у двери и с силой провел по ней ладонью, вызвав лавину восходящих нот.
Переводя неуверенный взгляд с Нарбондо на Пьюла и обратно, Шилох даже не шелохнулся, когда горбун снова кивнул ему в сторону выхода. На пороге уже стояли двое мужчин: толстяк в тюрбане и крепкий парень со страшно изувеченным лицом. Женщина попятилась к окну, но была перехвачена испуганным Пьюлом. Тот, что в тюрбане, отвесил старику церемонный поклон и, вытащив из жилетного кармана пистолет, наставил его на оцепеневшего горбуна.
— Идемте, дорогая, — позвал проповедник, подбадривая женщину нетерпеливым взмахом ладони. Годелл едва расслышал эти слова, произнесенные неожиданно спокойным тоном. Толстяк выставил вперед левый локоть и утвердил на нем дуло своего пистолета, нацеленное теперь точно в приоткрытый рот Пьюла; ассистент Нарбондо немедленно толкнул женщину в объятия старика. — Предложение остается в силе. Каждый из нас хочет получить свою женщину, причем живую. Мы оба скучали по ним, не так ли?
Дожидаться ответа Шилох не стал. В сопровождении женщины и обоих подручных он растворился во мраке за распахнутой дверью.
Перепрыгивая через две ступеньки, Годелл выбежал на улицу раньше них. Рассказ Сент-Ива о странных типах, виденных им в доме терпимости, не оставлял сомнений о личностях и природе подручных Шилоха; оставалось уповать на то, что изобретатель был не менее точен и в описании их уязвимостей. Брогам, ожидавший седоков за углом Олд Комптон-стрит, позволил Годеллу предположить, что компания свернет именно туда. Недолго думая, табачник присел в темноте дверного проема и принялся ждать.
Вдали хлопнула дверь, по крыльцу соседнего дома простучала дробь шагов, и минуту спустя мимо торопливо прошествовали четыре смутно различимые фигуры. Незнакомку бесцеремонно тащил за собой старик-проповедник, издававший невнятные протяжные звуки, нечто среднее между стоном и смешками. Годелл тихонько двинулся следом; шаги его терялись в общем топоте. Уже не скрываясь, он ухватил мужчину в тюрбане за воротник плаща и рванул назад; когда же толстяк в удивлении обернулся, Годелл быстрым движением выдернул пистолет у него из-за пояса.
Посчитав, что угрозы оружием в адрес ходячих мертвецов не принесут особой пользы, он проскочил мимо обоих, сгреб Шилоха за лацканы пальто и, сунув трость под мышку, приставил дуло пистолета к его виску.
— Буду благодарен, если вы отпустите руку этой дамы, — сказал Годелл.
Без промедления исполнив его просьбу, старик вскинул обе руки над головой, всем своим видом демонстрируя, что не имеет намерений спорить.
Годелл отпустил лацкан пальто Шилоха и протянул свою трость Нелл.
— Теофил Годелл, — сказал он, наклонив голову, — к вашим услугам.
Чуть помедлив, женщина все же представилась: «Нелл Оулсби, сэр», — и неотрывно смотрела, как лицо Годелла справится со сложной задачей скрыть изумление.
Повернувшись к старику, нервно взиравшему на пистолет, Годелл бросил:
— Прогуляетесь с нами. А ваши друзья останутся здесь.
— Конечно, останутся, в точности так они и поступят. Будут стоять не шевелясь. Не правда ли, дети мои?
Парочка странных подручных хранила молчание. Пятясь, Годелл начал движение вдоль мостовой: его насторожила внезапно возникшая мысль, что человек с изуродованным лицом тоже вооружен. Впрочем, тот хранил неподвижность.
Сойдя с тротуара, Годелл с компанией устремился в конец улицы. Небо на востоке озарялось серым предрассветным свечением, город начинал просыпаться. Тучи немного разошлись; выглянула бледная, призрачная луна, весьма некстати озарившая дома. Если им удастся выскользнуть за угол и миновать еще квартал-другой, они бросят старика самостоятельно искать дорогу и поспешат на Джермин-стрит.
Бормоча нескладные вирши о проклятии и вечных муках, проповедник еле переставлял ноги и при этом жмурился то ли в молитве, то ли из презрения к этому миру, слишком жестокому и недоброму, чтобы зрелище утреннего Лондона можно было вынести. Шествуя таким манером, он запнулся и едва не столкнул остальных к сточную канаву. Из привычного почтения к чужим сединам Годелл воздержался от того, чтобы влепить Шилоху легкую затрещину, и тихонько рявкнул: «Шевелитесь же!» Двигаясь в прежнем составе, они свернули за угол и подошли к стоявшему там брогаму.
Лошадь заржала. Удивленный этим внезапным шумом, Годелл резко обернулся к ней, и тут кто-то звучно выругался прямо у него над головой. Прежде чем Годелл успел отделить одно от другого, какой-то ловкач обрушился ему на спину, по-обезьяньи лихо спрыгнув с крыши брогама.
«Кучер! Там же был кучер!» — запоздало мелькнула испуганная мысль; не устояв на ногах, Годелл повалился на мокрую мостовую. Пистолет отлетел прочь, стуча по брусчатке. Даже рухнув, табачник не смог оторвать от себя цепкого прыгуна. Удары за спину ничего не дали, а нападавший пропихнул руку под плечо Годелла и этим рычагом уперся ему в основание шеи сзади. Подбородок Годелла вдавился ему в грудь. Табачник вслепую пытался отыскать какую-нибудь опору и, когда его правая нога наткнулась на бордюрный камень, сумел оттолкнуться и встать на колени.
Нападавший оказался на удивление легок, но тем не менее давление на горло Годелла лишь возросло. Шляпа налезла ему на глаза и, не желая слетать, застряла там так же прочно, как и человек на спине. Косясь из-под тульи, Годелл стал свидетелем появления из-за угла двух подручных Шилоха; старый проповедник тем временем нагнулся подобрать упавший пистолет.
