Юноша, коего заодно с брошюрами оставила и улыбка, на шажок отступил назад — и еще раз, чтобы увериться: Пьюлу до него не допрыгнуть. Лишь тогда он повернулся и бросился бежать вниз по ступеням набережной, подгоняемый воплями «свинья поганая!» и «чертов выродок!», которые будто бы даровали ему крылья.
Пьюл еще долго орал вслед наглецу, ухватившись за перила, и даже не замечал на себе косых взглядов прохожих, которые старались обойти его по широкой дуге, чтобы не вызвать ненароком новый припадок бешенства. Его багрово-синюшное лицо само по себе представляло интерес; люди глазели на Пьюла, силясь понять причину такой ярости, шептались и подталкивали друг друга локтями. Пытаясь отдышаться, Пьюл уставился на донце поднятой чашки и разглядывал его, пока не заметил у себя под ногами последнюю растоптанную брошюру, выпачканную песком и с отпечатками мокрых подошв. Он подобрал изданьице — на обложке кто-то, у кого напрочь отсутствовало всякое представление о перспективе, грубо изобразил длинный дирижабль, плывущий меж облаков. Над ними, рассекая темнеющее небо, пламенела до странности фаллическая комета, изогнувшаяся в сторону плоской земли. «Время близится!» — гласила надпись под иллюстрацией. О каком конкретно времени шла речь, оставалось неясным, ибо разъяснения затерялись под грязным отпечатком башмака.
Свернув брошюру, Пьюл запихал ее в карман пальто, а затем сошел по лестнице во внутреннюю часть рынка — шаткий деревянный амбар, полный голосящих торговцев и до того набитый рыбой, что казалось: все океаны выметены подчистую.
Увешанная треской женщина протолкнулась мимо, мазнув Пьюла кровавой слизью. Следом за ней из устричного ряда вывернул жирный торговец при полной корзине серых раковин, так громогласно закричавший прямо в лицо алхимику, что на миг весь мир показался тому одним гигантским носом, распахнутым ртом и ливнем слюны. Пьюл с отвращением отпрянул. Рыботорговцы толкали его со всех сторон. Осьминоги величиной со шлюпку зависали над ним, норовя оплести бородавчатыми щупальцами. Мимо проезжали выстроившиеся в тачке корзины угрей; извиваясь, змеевидные рыбы карабкались по бортам своих узилищ — лишь для того, чтобы их бесцеремонно засунули обратно и погребли под спудом капустных листьев.
Пьюл задыхался, словно угодил в дубильную яму. Он упадет в обморок, если сейчас же не глотнет воздуху.
— Карп! Карп! Карп! — раздался поблизости истошный крик. — А вот кому а-аа-атличного карпа! Все живые! Живы-ыые! Лучший карп! Досто-ойный богов!
Пьюл повернулся на голос, уже нашаривая кошелек. Торговаться нельзя, нет времени торговаться. Купит карпа — и лишь бы подальше отсюда. Спеша, он поскользнулся на дохлой рыбе, втоптанной в камень сотнями подошв. Перед ним вырос поднос, заваленный огромными красными креветками, похожими на громадных жуков с торчащими из хрупких панцирей глазами на стебельках; здоровенные усики шевелятся, пробуя воздух. Отшатнувшись, Пьюл налетел на тачку с кальмарами, едва не перевернул ее. «Поберегись!» — крикнули ему и отпихнули в сторону. Вот и карпы — целых семь штук в лохани с водой.
— Свежи как маргаритки! — возопил торговец, учуяв интерес Пьюла.
— Почем?
— Два фунта за всех.
Пьюл достал деньги и не глядя потряс ими под носом у мужчины. Тот выхватил бумажки из его руки и задорно подмигнул соседу — продавцу сушеной сельди.
— Желаете всех, что ли?
— Мы уже в расчете, разве нет?
— Вот и нет, — сказал продавец, — обсчитались на фунт. Чего это вы задумали? С виду такой приличный человек, и что же?.. Хотите надуть бедного торговца карпами?
Пьюл остолбенел от такой прыти, но был слишком утомлен и напуган, чтобы спорить. Мужчина вертел в пальцах единственную фунтовую банкноту. Пьюл смерил его взглядом и получил такой же вызывающий взгляд в ответ.
— И сколько на фунт? — прошипел он.
— Чего?
— На фунт! Сколько я получу на фунт?
— Одну чертову рыбину, вот сколько. Как и договорились. Тут вот мой друг, он подтвердит, он весь разговор слыхал, глядя вам прямо в лицо, и до чего же оно у вас рябое, страх один…
С усмешкой на наглой роже торговец повернулся к селедочнику, который не замедлил кивнуть, глубоко и твердо.
Пьюл извлек из кошелька еще одну банкноту.
— Забираю вместе с лоханью, — устало обронил он.
— Это встанет еще в фунт, прыщавый ты мой, — прыснул карпоторговец.
Пьюл покивал, но страх и замешательство понемногу оборачивались гневом.
— Слышь, ты! — рявкнул он, махнув сидевшему в пустой тачке малолетнему носильщику. — Плачу пять шиллингов за доставку карпов в Сохо!
Тут же подскочив, мальчишка вцепился в тяжелую лохань, расплескивая воду в излишнем усердии. Пьюл отвесил ему подзатыльник.
— Каков храбрец! — фыркнул продавец карпов, засовывая в карман последнюю из полученных банкнот. — Гляньте на этого разиню, как он мальца лупит!
Хохоча, он протянул над лоханью руку, стащил с Пьюла кепку и зачерпнул ею кальмаров из двигавшейся мимо корзины. Мокрый головной убор он, недолго думая, нахлобучил на голову торопливо бегущего вслед за тачкой с карпами, униженного Пьюла, который, едва успев вырваться на прохладное утреннее солнце, сразу зашвырнул в воды Темзы свою кепку заодно со склизлыми морскими гадами.
— Ого! — ахнул мальчишка-носильщик. С секунду казалось, что он вот-вот прыгнет следом. — Отменная же шляпа была, да? — невинно поинтересовался он, явно поражаясь причудам богатея, способного выбросить в реку добротную, разве что мокрую кепку. — И кальмары первый сорт…
Сокрушенно покачав головой, он затрусил вслед за Пьюлом.
В сотне ярдов дальше по набережной, когда крики и вонь Биллингсгейта оказались слегка приглушены, Пьюл заметил спящего бродягу, нашедшего укрытие от ветра под узким гранитным козырьком, который остался от давно рассыпавшейся опоры древней части берегового укрепления. Но не столько свернувшаяся фигура привлекла к себе взгляд алхимика, сколько уголок предмета, торчавшего из наволочки, которую спящий прижимал к груди.
Пьюл вгляделся, замедлив шаг. Потом стал рассматривать лицо бродяги. Не иначе, Билл Кракен. А шкатулка? Это же ящик Кибла! Он видел зарисовки Нарбондо. Никаких сомнений: из-под складок наволочки выглядывали довольная морда щегольски одетого бегемота и пляшущие мартышки, вырезанные на видимой части крышки. «Бывают же такие счастливые совпадения!» — сказал себе Пьюл. Может, это небесное воздаяние за перенесенные недавно насмешки?
Хмурясь, он оглядел спящего Кракена. Откровенно говоря, знакомы они не были, но Пьюл достаточно слышал о помощнике Оулсби, чтобы обернуть неожиданную встречу к своей выгоде.
— Сбегай-ка вон туда, — тыча пальцем, велел он мальчишке-носильщику. — Купишь мне бутылку бренди, подогретого, понял? И два стакана… — В охотно подставленную ладонь упали три шиллинга. — Получишь и четвертый, если вернешься.
Глядя, как припустил малец, Пьюл сообразил, что погорячился: незачем было сулить парнишке шиллинг, тот все равно вернулся бы за тачкой. Может, потом удастся как-нибудь вывернуться… Пока Пьюл переключил внимание на Кракена, который бойко похрапывал, не выпуская из объятий добычу.
Солнце показалось над кронами деревьев у Лондонского моста, целиком залив лучами лицо Кракена. Тот дернулся, моргая и щурясь, а затем, похоже, вспомнил, чем обладает, и еще крепче прижал шкатулку к груди, точно зверька, готового выскочить из его рук и удрать. На какое-то время он отстранил от себя наволочку с коробкой, надеясь, видимо, что зверек и вправду удерет, но потом опять принялся ее баюкать на коленях. И замер, завидя поблизости Пьюла, нависшего над тачкой с карпами.
— Доброго вам утра, — приветливо обратился к нему Пьюл, поглядывая одним глазком, не приближается ли мальчишка с бренди. Кракен сидел молча. — Прохладное оно выдалось.
— Чрезвычайно, — с подозрением протянул Кракен.
— Чуток горячего бренди оказался бы весьма кстати…
Кракен судорожно сглотнул. Провел по губам сухим языком и оглядел Пьюла.
