За все это Сент-Иву предстояло расплачиваться, что он и сам прекрасно понимал. Настроение у него было прескверное: сперва разгром корабля, потом бежавший с поезда Уиллис Пьюл. Какова же мера отчаяния, толкнувшего парня на столь безрассудный поступок? Вполне вероятно, он спрыгнул под откос навстречу гибели, однако сие предположение отнюдь не радовало. «Негодяям, — пришел к выводу Сент-Ив, — следует приуготовиться заранее к неизбежной расплате. Да только кончина их должна быть в равной мере и впечатляющей, и унизительной».
— Коренные зубы лошади способны за мгновения превратить даже самые неподобающие травы в усвояемую массу, — провозгласил его сотрапезник с полным ртом неподобающих продуктов питания со своей тарелки. — Надо заметить, у лошади, как и у человека, лишь один желудок, но у нее феноменально протяженный кишечник, приспособленный к перевариванию даже самого грубого фуража. Восхитительно интересный предмет пищеварение. Я изучал его всю жизнь. И замечу: мало найдется на свете столь же поучительного, как процессы питания рабочей лошади — причем не всякой породы, прошу учесть. Некоторые сорта сена выглядят предпочтительнее в силу их благотворного воздействия на кишечник.
Парсонс гордо взмахнул вилкой, подкрепляя свое утверждение, и одним смелым ударом наколол на нее рядок горошин.
Сент-Ив воспользовался повисшей паузой и, выхватив карманные часы, встревоженно выпучил глаза — словно только сейчас он смог постичь всю сокрушительность хода времени. Но, к сожалению, предпринятая им попытка ускорить приближение финала этой встречи утонула в лекции о бактериальных проявлениях в кишечных массах.
Парсонс ненадолго умолк лишь несколько минут спустя только для того, чтобы осушить гигантский бокал дистиллированной воды, очищающее воздействие каковой основано на свойстве «отсасывать яды», подобно хорошо отлаженной канализационной сети. Старик причмокнул губами над краешком бокала.
— Это жизненно важно! — веско обронил он.
Кивнув, Сент-Ив повторил манипуляцию с часами и изобразил прежнюю гримасу, призванную выразить изумление и тревогу. Однако его визави не так-то просто было сбить с толку. Сняв очки, он заставил свои глаза претерпеть удивительное и мгновенное уменьшение в размерах, а затем тщательно протер лицо салфеткой.
— Душновато здесь, не правда ли?
Сент-Ив кивнул, подбадривая старика. «Такие люди, — напомнил он себе, — нуждаются в воодушевлении. Приходится беспрерывно кивать им в знак согласия — пока не настает время кивнуть своим ботинкам, — и кивать далее, уже сходя по лестнице. Фанатик остается всецело удовлетворен столь полным согласием с его взглядами и отчасти удивляется тому, что его так быстро покинули». Впрочем, сейчас применить эту тактику не представлялось возможным.
— Итак, поговорим о докторе Бердлипе, — внезапно повысил голос Парсонс. — Вы были его другом.
Сент-Ив укрепил свой дух перед неизбежным разговором вроде того, что состоялся несколькими неделями раньше, в дождливый день его неожиданной встречи с Кракеном.
Будучи чрезвычайно заинтересована полетом доктора Бердлипа и его вкладом в дело развития технического прогресса, Королевская академия рассчитывала на помощь Сент-Ива в пролитии света на природу этого замечательного эксперимента. Разумеется, Бердлип не был тем подлинным гением, сумевшим создать воздушное судно на вечном двигателе, они это понимали. Он был чем-то вроде мистика — не так ли? — воображавшего себя философом. Более того, он был человеком, зацикленным на тайнах и загадках. Он даже опубликовал под собственным именем довольно странный трактат под заглавием «Миф о туманной лондонской ночи», за которым последовала статья с описанием конструкции окуляров, позволяющих видеть последовательные слои времени, подобные полупрозрачным дверям, открывающимся и затворяющимся по мере прохождения по коридору. Как же она называлась? «Время как последовательность полуприкрытых дверей» [37].
— О да, — продолжал Парсонс, — все это ужасно… как бы выразиться… далеко от практического применения, не правда ли? Почти поэтично. Возможно, Бердлип упустил свое подлинное призвание. Сами заглавия его работ выдавали особый склад ума. Гениального ума, готов допустить, однако спекулятивного и, если можно так выразиться, непродуктивного свойства. Явно не такого, что был бы способен создать двигатель, подобный тому, что удерживает его дирижабль в воздухе.
Парсонс вкрадчиво улыбнулся Сент-Иву, гоняя черенком вилки горошину на тарелке и стараясь погрузить ее в лужицу подсохшего соуса.
— Известно ли вам, — спросил он, искоса поглядывая на Сент-Ива, — о целом религиозном культе, возникшем вокруг спорадических появлений этого аппарата на публике? Говорят, существует некая связь между доктором Бердлипом и этим самозванным святым, именующим себя Шилохом. Ничего нет опаснее, учтите, чем религиозный фанатизм. Такие люди наделяют себя правом определять мораль — в убыток всем, за исключением себя самих.
— Могу вас уверить, — ответил Сент-Ив, переводя взгляд с Парсонса на окно, за которым, двумя этажами ниже, протекала обычная жизнь, — что доктор Бердлип никак не связан с мистикой. Он…
Очки Парсонса по собственной воле съехали к кончику его носа, и знаток пищеварительных трактов поспешил перебить изобретателя:
— Говорят и о том, дорогой мой, что судно доктора Бердлипа имеет на борту некий талисман или, возможно, прибор, который верующие почитают святыней: как они считают, это сам Бог, обитающий в ящике довольно занятной конструкции… Само собой, Скотланд-Ярд внедрил своих агентов в их организацию. Эти люди опасны, и они держат на заметке дирижабль Бердлипа. Так до конца и не ясно, намерены они разрушить его или сделать храмом, но, заверяю вас, наша Академия не намерена позволить им ни того ни другого.
По улице, с трудом проталкиваясь из Кенсингтон-Гарденс через Ланкастер-гейт [38], шаркала гигантская толпа, что-то выкрикивавшая в унисон (осанну, решил Сент-Ив) и запрудившая все пространство вокруг клуба «Бейсуотер», полностью перекрыв движение. Не оставалось никакого сомнения: во главе толпы, направляясь в сторону Сассекс-Гарденс, шагал только что упомянутый, закутанный в рясу дряхлый проповедник — заклятый антагонист Королевской академии.
Парсонс тоже узнал его и ударил кулаком по столу, словно внезапное появление предводителя фанатиков служило наглядным доказательством его слов.
— Вот это я и имею в виду, — зашептал он, указывая на улицу, — у нас не остается времени, и превратные толкования дружеских уз, или как вы там это именуете, не должны стопорить жизненно важное научное исследование. Вы ведь и сами ученый! Метательный снаряд, который вы обрушили на амбар лорда Келвина, служит отличным примером полета аппарата тяжелее воздуха. Допустим, цель этого запуска осталась не до конца понятна Академии, но, уверяю, если только вы уговорите игрушечника с Джермин-стрит сотрудничать с нами… Вот именно, — добавил он, поднятой ладонью призывая Сент-Ива к молчанию, — говорю же, мы уверены, что сам Бердлип такой двигатель построить не смог бы. Если вам удастся склонить этого Кибла к сообщению с нами, полагаю, вы найдете нас склонными расценивать недавнее недоразумение в духе научного интереса. На кону репутации, вы же понимаете, и многое помимо них. Помешанные на религии безумцы разглагольствуют на улицах; по городу ходят слухи о кровавых жертвоприношениях в грязных тавернах Лаймхауса, набитых преступниками всех мастей. Пустые россказни о псевдонаучных ужасах, об алхимии и вивисекции с каждым днем звучат все громче. И среди всего этого плывет — словно долгожданное знамение, словно некий предвестник конца времен — дирижабль доктора Бердлипа…
Повисшее над столом молчание продлилось недолго: Парсонс еще не закончил.
— Несколько недель назад двое смельчаков на воздушном шаре проследили его курс над Сандвичевыми островами. Вне сомнения, аэростат теряет высоту темпами, которые вскоре положат конец его странствиям. Наши математики вычислили место его будущей посадки — в пределах границ Лондона. Но что произойдет? Падение на пригороды, гигантские разрушения, воспламенение газа и полный крах всех попыток обрести понимание движущей им силы? Или дирижабль упадет в Атлантику, где шторма превратят его в оседающие на дно обломки?
