— Хорошо, — согласился Саша. — Только Оксфордский английский. Как в Америке.
После Шау был Грот с церковнославянским с нуля и немецким — тоже с нуля. Саша подумал, что три языка в один день — это некоторый перебор, но то, что случилось после обеда, с лихвой перевесило все эти проблемы, потому что Гогель вывел его в сад, и к нему подвели лошадь.
Глава 21
Первое, что вспомнил Саша, был тот самый советский мультик, где тщеславные родители учат мальчика хорошим манерам. Мама героя мечтает о приеме у английской королевы, и представляет, как к ее сыну подводят коня. Мальчик пытается на него залезть и падает с другой стороны вниз головой.
Саше не хотелось так экспериментировать.
Верхом он сидел единственный раз в жизни. Дело было в середине девяностых, в Крыму. Там на лошадях катали туристов местные мелкие предприниматели на полонине Ай-Петри. Исповедуя в молодости принцип «все надо попробовать», Саша решил, что верховая езда тоже входит в программу и с некоторым трудом взгромоздился на животное.
Оно оказалось ужасно высоким и похожим на тяжеловеса, хотя в те счастливые времена, Сашу вполне могло выдержать и что-то поизящнее. Ко всему привыкший, натасканный на перевозку туристов тяжеловес сохранял олимпийское спокойствие и передвигался тихим шагом по камням и траве плоской горной вершины, а девушка-хозяйка вела его под уздцы. Но все равно Саше было, мягко говоря, несколько дискомфортно.
Благополучно спустившись на землю, Саша мысленно поставил себе галочку в очередной графе «испытано», и решил, что больше никогда.
Как бы ни так!
Учителем верховой езды бы унтер-шталмейстер Шишенков. Он и подвел коня.
Что такое унтер-шталмейстер Саша понимал слабо, видимо, что-то вроде младшего конюха.
Конь был коричневого окраса, кажется, это называется «гнедой», куда изысканнее крымского тяжеловеса, но и менее спокойный: махнул черным хвостом и повернул к Саше голову с вороной челкой и белым ромбом на лбу. Глянул карим глазом с короткими рыжими ресницами.
Как на это залезать Саша не помнил совсем.
Ну, по логике вещей: левую ногу в стремя и подтянуться на руках. И Саша взялся за седло. Кажется, это называется: передняя и задняя лука. Поднял ногу и попытался вставить в стремя носок сапога. Но стремя не далось и ушло вперед. А носок слегка коснулся живота лошади.
Шишенков схватил поводья и с отчаяньем взглянул на ученика.
— Александр Александрович, старайтесь не касаться ее носком, она может тронутся с места. Ей же трудно так стоять смирно! Возьмите путлище!
Саша понятие не имел, что такое «путлище». От слова «путы»? В ногах где-то?
Шишенков взял ремешок, на котором висело стремя.
— Вот путлище, Александр Александрович. Держите правой рукой. Прямо возле стремени.
Саша послушался, и стремя пропустило сапог.
— Левой рукой лучше держаться за гриву, а не за переднюю луку седла, — заметил учитель. — Вот так! Упирайтесь левой рукой в шею лошади, а правой — в заднюю луку.
Саша погладил черную гриву, но не совсем понимал, что с ней делать.
— Как зовут лошадь? — спросил он, чтобы выиграть время.
— Это же Гея! Ваша Гея, она ваша уже почти два года.
Идея оседлать землю показалась Саше прикольной, но чересчур имперской.
— Гриву нужно брать так, чтобы все волосы вместе были протянуты через левую ладонь, — пришел на помощь Шишенков, — а мизинец касался шеи лошади.
И учитель показал, как.
Наконец, Саша смог подтянуться на руках, перекинул правую ногу через круп лошади и плюхнулся в седло. Он подозревал, что Гее это не очень понравилось, но хоть на дыбы не встала. Саша в свои тринадцать с половиной все-таки весил умеренно, несмотря на высокий рост.
— Как править помните? — спросил Шишенков.
Саша помотал головой.
— Нет.
— Ладно, — смирился учитель, — вам сейчас главное вспомнить, как держаться в седле.
И повел Гею под уздцы.
Пока они медленно двигались по аллее парка, мимо прогарцевал Никса на изящном сером животном в более светлых пятнах. Кажется, это называется «в яблоках».
Брат улетел куда-то вперед, легко вернулся обратно. В седле он держался, как влитой, и был прям, как свечка. На Сашу глядел с улыбкой Джоконды, поскольку был слишком хорошо воспитан. Иначе бы расхохотался.
— Я на тебя посмотрю, как ты на велосипеде поедешь, — буркнул Саша.
— На чем? — переспросил Никса.
— Увидишь!
— А! Никола говорил, что ты заказал у каретного мастера что-то вроде английского костотряса.
Ну, Никола, конечно, не мог не проболтаться.
Гея плавно покачивалась, и Саша плыл, как на волнах, на высоте почти второго этажа и боялся, как бы лошадке это не надоело, и она не перешла, например, на рысь. Все-таки велосипед надежнее. Но Гея же не виновата, что родилась лошадью, а не велосипедом.
С ней надо было налаживать отношения. Что она любит интересно? Овес?
— Ласточка, — ласково сказал он.
Хотя был глубоко убежден, что у «ласточки» должна быть автоматическая коробка передач, кондиционер, гидроусилитель и электрический подогрев руля и зеркал.
Среда началась с фехтования. С одной стороны, это дело Саша всегда любил, с другой — не знал ни одного европейского стиля, да и катаной умел владеть только двумя руками.
Занятия проходили в том же зале, что и танцы. Погода была пасмурная, и от осенней утренней полутьмы русского Севера спасали только высокие окна. Одно было приоткрыто, и из сада доносился запах дождя и осенних листьев.
Фехтование преподавал директор Института путей сообщения генерал-майор Егор Иванович Сивербрик, сын знаменитого учителя фехтования и автора учебника «Руководство к изучению правил фехтования на рапирах и эспадронах» Ивана Ефимовича Сивербрика.
Род его происходил из Эстонии, но во внешности не было ничего прибалтийского: Егор Иванович был высок, темноволос, усы имел черные, а глаза — карие.
— Александр Александрович, говорят, вы многое забыли? — спросил он.
— Все, — с готовностью признался Саша.
— Зато научился японским приемам, — сказал Никса.
— Да? — удивился Сивербрик. — Как?
— По гравюрам, — объяснил брат. — Японцы любят картинки с надписями.
— На японском? — спросил Егор Иванович.
— Саша прочитал словарь Тумберга, — соврал Никса.
— Ты преувеличиваешь, — заметил Саша.
— А кто мне японские слова выписывал на трех страницах?
— Это очень малая часть словаря, — скромно возразил Саша.
— Приемы покажете, Александр Александрович? — спросил Сивербрик.
— У меня боккэн не с собой, — сказал Саша.
— Боккэн? — переспросил Сивербрик.
— Деревянный японский меч для тренировок, — пояснил Саша.
— Ничего страшного, — улыбнулся Никса, — я лакея пошлю.
Саша вздохнул. Затея ему почему-то не нравилась.
— А пока берите рапиру, — сказал Егор Иванович.
— Любую?
Сивербрик кивнул.
Рапиры лежали на деревянной подставке, примерно такой же, как в кабинете у Никсы.
Саша взял первую попавшуюся.
На боккен она походила мало. Четырехгранный стальной клинок, но вместо острия — металлический кружок, обтянутый замшей.
— Помните, как называется половина клинка, которая ближе к эфесу? — спросил Сивербрик.
— Нет, — признался Саша.
— А что такое «эфес»?
— Ну, ей богу! — возмутился Саша. — И эфес, и рукоять, и клинок. У катаны все тоже самое.
— Катаны?
— У японского самурайского меча, — пояснил Никса. — Егор Иванович, вы просто представьте себе, что учите сына микадо, и все пойдет на лад. Саша, как будет меч по-японски?
— Кен. Хотя, смотря какой. Длинный — катана, короткий — вакидзаси, кинжал — танто.
— Вот! А вы его про эфес спрашиваете!
— Ладно, — сказал Сивербрик. — Половина клинка, которая ближе к эфесу, называется сильной или оборонительной, а ближайшая к кружку — слабою или наступательной. Запомнили?
— Думаю, да, — кивнул Саша.
