От него ждали многого. Самые разные господа спешили мелькнуть мимо, дабы засвидетельствовать почтение и испросить аудиенции. На пике славы не было, верно, вещи в пределах разумного, в которой Франц-Иосиф отказал бы спасителю империи. А за многими из таких вещей скрываются деньги, и преогромные. Также — и назначения на разные государственные посты, то есть те же деньги, лишь из другого кармана.
Вскоре Паскевичу предстоит вернуться в Россию, империю куда более могущественную, предстать перед молодым Императором. Там он тоже может нашептать правильные и нужные словечки, замолвив их — сделает доброе дело влиятельным особам.
Фельдмаршал, конечно же, всё это понимал, как и отдавал себе отчёт, что знойные красотки нежно теребят перчатками его мундир не за стройность талии, которой нет, а государственные мужи ценят отнюдь не мудрость. Но он достиг чего-то предельного, пусть в одной, наиважнейшей на сей момент стезе — военной. И заслуженно наслаждался триумфом, пока не увидел безобразно-знакомое лицо.
— Прогуляемся на галерею, ваше высокопревосходительство?
Великосветские львицы заметили, как вздрогнул покоритель Европы. Он отстранился, явно не желая, чтобы его сопровождали. Не удивительно — русский негоциант Трошкин имел репутацию человека загадочного и неприятного, при этом респектабельного и значительного. Они упорхнули, а фельдмаршал, лишившись женской опоры, тяжеловато прошаркал вперёд.
— Что вам угодно, сударь?
— Поблагодарить, Иван Фёдорович. Без околичностей — от души. В Австрии мне принадлежат банки, железная дорога, несколько заводов. Разойдись революция не на шутку, сии предприятия изрядно утратили бы цену.
Правая половина лица при этом ухмылялась без малейшего намёка на благодарственное выражение.
— Вот как. Вместо службы Отечеству вы решили набить карман.
— Отчего же нет, любезный князь. В казённой службе вы самолично мне отказать изволили. А деньги лишними не бывают. Прошлая венгерская революция, благодаря коей ваша экспедиция в Краков и Галицию превратилась в лёгкую partie de plaisir[31], обошлась мне в полмиллиона фунтов стерлингов, включая убийство эрцгерцога, с коего и началась та война.
— Так это вы… — у Паскевича даже голос перехватило.
— Не скрою, ваши успехи под Варшавой заслуживают восхищения. Если не считать, что вы положили там сколько-то тысяч православных душ, а казна потратила миллионы. Чтобы поставить Австрию на колени, Москва не затратила ни гроша, не считая краковского променада, и не потеряла ни единого солдата.
— Вы лжёте! — в сердцах и не подумавши воскликнул фельдмаршал.
— Не нужно таких слов, — мягко, но с ощутимым скрытым металлом в голосе возразил Строганов. — Вы — старик, и я не могу вызвать вас на дуэль. Но есть и другие способы наказать.
Князь промолчал. Извиняться — не за что, и перед кем? Лучше прекратить дурную пикировку и оборвать разговор. Но не вышло.
— Также и с этой компанией. На Франца-Иосифа и на Дмитрия Анатольевича я потратил массу сил и средств. Увольте-с, отнюдь не только из-за заботы о вложениях капитала. Россия присоединила Польшу, одну из самых непокорных земель. Как долго Понятовский и его магнаты будут терпеть над головой российский триколор? Пока боятся Австрийской империи и Прусского королевства. Значит, сберечь угрозу для них — наш святой долг.
С этой точки зрения Паскевич, от возраста не столь быстрый и гибкий разумом, никогда на политические резоны не смотрел.
— Поэтому вы не отправитесь в Берлин, — безжалостно закончил Строганов. — С беспорядками они управятся сами. Иначе ввод иностранной армии ослабит королевскую власть, а не усилит, как здесь, где Габсбурги могли потерять всё до последней нитки. Посему — искренне благодарствую. Ваша личная роль невелика, но сыграна с блеском. Поверьте, оно куда лучше и достойнее, нежели хвататься за неподъёмную ношу и позориться. Не смею больше задерживать, разрешите откланяться.
Уже в спину, идеально прямую и на шестом десятке, Иван Фёдорович просипел:
— Уходите! И не возвращайтесь… Что нашла в вас Юлия Осиповна? Почему предпочла…
Оставшись один, фельдмаршал схватился за перила: ноги стали ватными, руки покрылись предательскими капельками пота. Его обнаружили почти без чувств, отвели в лучшую дворцовую спальню, а лекарь, до утра просидевший у огромной кровати недужного Паскевича, не мог понять русские слова, роняемые великим полководцем.
— Старик… Личная роль невелика…
И с пухлой заросшей щеки, вдруг прибавившей лет десять возраста, скатилась крупная мутная слеза.
Строганов, убывший с бала и поначалу не осведомлённый о переполохе, сердился на себя за несдержанность. Кто бы знал, что едкая, но, в сущности, безобидная подначка о набиваемом кармане вызовет подобную отповедь? Выходит, неблагородное состязательное чувство терзало изнутри, зависть к успехам, семейному благополучию с Юлией, раз так быстро прорвало плотину.
А последние слова, точно выстрел в спину! Предпочла? Видать, и на домашнем фронте бравый фельдмаршал вёл тихую войну, доказывая, что не хуже мнимого покойника. Вёл и проиграл, в душе не смирившись.
Лжец! Каждый раз, когда Строганов при редких встречах справлялся о Юлии и Володе, князь уклонялся от прямых разговоров, ему это, видите ли, неприятно. Но ясно давал понять: не извольте беспокоиться, в семье благополучно. Выходит, она так и не поставила Паскевича на одну доску с отцом единственного ребёнка, наследника фельдмаршалу не родила, хоть и вышла замуж отнюдь не в старом возрасте.
Неужели многолетнее жертвенное отречение от жены и сына основано на глупом предположении, что им лучше с Паскевичем? Самое ужасное в том, что сам себя в этом убедил ещё до встречи с князем, сам же ему высказал. И старый подлец не попробовал разуверить!
С другой стороны, не слишком ли большое значение он придаёт мимолётной оговорке, брошенной в гневе?
Наутро Строганов уехал в Зальцбург по банковским делам, оттуда в Лондон, где пробыл недели две и понял отчётливо: нужно в Гомель. В пятьдесят пять жизнь свернула к закату. После возврата из турецкого плена он познал одну лишь любовь женщины — продажную.
Нет, не только актрисочки провинциальных театров и прочие доступные дамочки скрашивали его ложе. Были уверявшие в страстных чувствах, не вызывая ни толики доверия. Страшного, но богатого человека обожают лишь за его капитал. Так что лучше расплачиваться за продажные ласки, не строя иллюзий, нежели покупать одну женщину на всю жизнь, приобретая охапку проблем. Да и перед Богом немыслимо, словно мало греха прелюбодеяния; в храм с новой избранницей путь заказан. Венчание при живой жене ужасно, ибо добавляет клятвопреступление перед ликом Всевышнего. Аллах дозволяет многожёнство, однако при условии, что супруги живут с господином и он утоляет их нужды. Куда ни кинь — всюду клин.
А может, его incognito — не меньший грех? Пусть и с опозданием, его нужно и должно исправить.
Не считая парома Дувр-Кале, дорога от Лондона до Гомеля ныне вся уложена рельсами и занимает с пересадками не более шести дней. Увы, Ла-Манш широк, и никогда не построить там ни мост, ни тоннель. Строганов, не скрываясь, поймал извозчика у вокзала и поехал во дворец, представившись дворецкому негоциантом Трошкиным, чающим увидеть княгиню.
Но в гостиную вышел князь, перекошенный от бешенства. За время, прошедшее с памятной ссоры в Вене, русский корпус вернули в империю, и фельдмаршал первым прибыл в семейное гнездо.
— Вы?! Опять! Во-он! Иначе скажу слугам спустить собак!
— Je suis désolé[32], Иван Фёдорович, мы не можем бесконечно жить во лжи.
Разъярённый так, что от размахивания рук распахнулся халат, Паскевич бросил ему в лицо:
— Я заплатил вам за молчание.
— Моими же деньгами. Право же, довольно. Если они вам столь важны, могу вернуть тотчас и с процентами.
— Вы… вы — низкий человек! Это для вас деньги важнее семьи.
— Извольте не переходить границы, — Строганов приподнялся с кресла, которое занимал в ожидании, и шагнул навстречу брызгающему слюной старику.
