Увы, для Сени, но ближе к истине оказался первый вариант. Масдулаги смог, изловчившись, достать человека своим скорпионьим хвостом. Крепкий как железо крюк размером с указательный палец взрослого мужчины полоснул по Сениной руке, разорвав мимоходом и рукав, и кожу.
Брызнула кровь. Вскрикнув, Сеня рефлекторно отвел руку, прижимая ее к груди и бросая копье — не до того ему сделалось.
Постукивая тонкими ногами и волоча крылья, Масдулаги попятился в сторону человека, с трудом, но разворачиваясь. Выбирал удобную позицию для атаки, не иначе.
Но тут подоспели Макун с Калангом. Как видно успевшие аж в пещеру сгонять — откуда один прихватил дубину, а второй каменный топор. Несмотря на боль, Сеня порадовался сообразительности компаньонов. Ибо тупые тяжелые предметы действительно могли оказаться более эффективным оружием, чем копья.
Расчет оправдался. Первый же удар топора в руке Каланга заставил одну из ног твари подкоситься, а самого Масдулаги — бестолково засучить, переступая, прочими, не пострадавшими, конечностями.
Тем временем дубина Макуна обрушилась на уродливую башку чудовища. Судя по тому, что Масдулаги инстинктивно пригнулся под этим ударом, коротко рявкнув, атака Макуна тоже достигла цели.
Подскочив с другой стороны, Каланг врезал топором по еще одной ноге монстра. Миг спустя его примеру последовал и Макун с дубиной.
Масдулаги зашатался. А Сеня, даже несмотря на раненую руку и вполне закономерное опасение, что крюк на хвосте твари мог оказаться ядовитым, нашел в себе силы воспользоваться моментом. И со всей силы пнул крылатого ублюдка в бок между хвостом и крылом.
Не устояв перед этой тройной атакой, Масдулаги завалился на бок, опрокинулся, наваливаясь на без того пострадавшее крыло. А прежде чем попытался выровняться, худо-бедно восстановить равновесие, дубина и каменный топор с двух сторон обрушились на увенчанную щупальцами башку… потом еще и еще, сменяя друг друга.
Топор-дубина-топор-дубина-топор-дубина…
Пока, наконец, череп твари не треснул, первобытное оружие не окрасилось черной кровью Масдулаги, а сам монстр — не затих. К немалой радости трех, окруживших его, человек.
— Ох-х-х! — с облегчением выдохнул Сеня, баюкая раненую руку, — мы… сделали это. Все-таки… сделали.
— Макун может забрать это как трофей? — осторожно поинтересовался Макун, уже присматриваясь с деловитым выражением лица к хвосту Масдулаги, — из него получится хорошее оружие для Макуна.
— Ну уж нет, — лениво пробурчал Каланг, — у Макуна уже есть оружие-трофей: копье аванонга. Теперь очередь Каланга выбирать трофей.
И дипломатично так замолчал, оглянувшись на Сеню — не будет ли против великий и могучий Сейно-Мава? Не претендует ли он сам на останки Масдулаги?
— Сможешь отделить его от туловища, — Сеня пожал плечами, верно истолковав взгляд соратника, — в смысле… я хотел сказать, если Каланг сможет отделить его… тогда хвост твой… Каланга то есть.
7
В глазах Сени мутнело. Очертания знакомых предметов, то расплывались, то странным образом искажались, меняясь до неузнаваемости.
Солнце казалось ослепительно, болезненно ярким. Близлежащий лес — не живописным, но каким-то бессмысленным скопищем огромных мохнатых палок, торчащих из земли. А боевые товарищи выглядели парочкой грязных патлатых гномов, бестолково копошащихся возле трупа Масдулаги. Один «гном» раздражающе долго и неуклюже долбил до отвращения примитивным тупым орудием — каменным топором — по хвосту летающего существа. Второй, присев рядом, что-то без умолку лопотал на своем столь же примитивном языке. Вроде как острить пытался… но до того убого, что любой ди-джей с провинциальной радиостанции мог ему дать сто очков вперед. Так что бесил, скорее. По крайней мере, Сеню.
Впрочем, еще больше, чем треп Макуна, напрягал другой шум — какой-то монотонный и плаксивый, невесть откуда доносящийся. Вероятней всего, шумело в Сениной голове, поскольку ни Макун, ни Каланг этот звук жуткий, похожий на стон, вроде даже не замечали.
Не иначе, хвост Масдулаги был все же отравлен. И своим ударом последним монстр занес Сене в организм яд… или наркотик. Такой вот прощальный подарочек.
Стоило, впрочем, сосредоточиться на чем-либо хоть взглядом, хоть даже мыслью, как стон затихал, а зрение более или менее приходило в норму. Зато подступала боль в раненой руке. Добро, хоть не острая, а только ноющая. Рану Сеня и перевязал, чтоб кровь остановить (с футболкой после этого пришлось окончательно распрощаться), и прижег, раскалив на торопливо разожженном костре нож-наконечник. Затем снова перевязал, пожертвовав уже той тряпицей, что осталась от футболки. Но против яда-наркотика все эти меры оказались… как минимум, недостаточными.
Из-за этой прицепившейся как клещ боли возня Каланга и болтовня Макуна раздражали даже больше, чем когда Сеня пытался расслабиться — и потихоньку погружался в трясину галлюцинаций.
Вообще, радужному настрою (и даже простому умиротворению) его теперешнее состояние не способствовало. Сене даже подумалось, что пресловутая «радость победы» — придуманная киношниками брехня, не более. И в реальности ее, если кто и мог испытывать, то разве что спортивные болельщики. Люди, не приложившие к достижению победы ни малейших усилий. Если не считать, конечно, сорванных голосов, которыми они громогласно объявляли свою команду заранее чемпионом, а судье сулили кары разной степени извращенности.
Но между этим миром и стадионами, заполненными орущей толпой, лежала не одна тысяча лет. И Сеня, равно как и Макун с Калангом, не были болельщиками — схватка с Масдулаги полностью легла на их плечи. Хоть не сказать, что хрупкие, но и не столь могучие, как плечи атлантов, держащих небо.
Исходом схватки эти трое тоже были обязаны только себе. И радоваться здесь, если подумать, по большому-то счету было нечему.
С грехом пополам, а также с потом, кровью и синяками Сене, Макуну и Калангу удалось победить… всего одну из крылатых тварей, портящих жизнь людям в этом мире. Да потерять при этом старательно пристреленную рогатку — главное оружие, на которое рассчитывали в этом противостоянии. В противостоянии, которое едва началось: если верить Хубару, по душу хелема явились целых три чудовища. Причем никто не гарантировал, что их не будет больше.
Более того. Живучесть и упорство, которые павший Масдулаги проявил в схватке, внушали Сене просто-таки суеверное беспокойство. Никто так же не гарантировал, подумалось ему, что якобы убитый монстр не оживет чудесным образом, не регенерирует, затянув раны, снова расправив крылья и даже отрастя новый хвост, взамен отрубленного Калангом. Как ящерица. И не вернется в нестройные крылатые ряды врагов человечества.
Оставалось лишь содрогаться, представляя, каково придется хелема, если битый Масдулаги вернется с подмогой. Или не вернется, но подмога сама сюда нагрянет, покарать много о себе возомнившую еду.
Так думал Сеня, сидя на берегу и баюкая раненую руку, покуда Каланг рубил хвост Масдулаги. И, казалось, трудно было воспринимать только что одержанную «победу» с большим скепсисом и тревогой: «то ли еще будет».
Оказалось — нет. Когда все трое вернулись в пещеру, встретили их там еще более прохладно и тревожно, чем сам Сеня воспринял свой промежуточный военный успех. Молчаливое напряжение, царившее в пещере к моменту их возвращения, было настолько тяжелым, до такой степени ощущалось почти физически, что даже Каланг, в простодушной дикарской радости потрясавший над головой отрубленным хвостом Масдулаги, разом приуныл. Как цветок без поливки. И стыдливо опустил свой трофей.
— Хелема… победили, — попытался снять напряжение пострадавший, едва ковылявший, но неунывающий Макун, обращаясь к умолкнувшим соплеменникам, толпившимся возле входа в пещеру, и хлопнул себя кулаком в грудь, — Макун победил. Сейно-Мава победил. Каланг победил. Масдулаги… мертв!
Мимо Сениного уха не прошла незамеченной та прямо театральная пауза, которой его компаньон надеялся разбавить свою почти телеграфную речугу для пущего эффекта. Однако должного впечатления, на которое тот рассчитывал, это не произвело — оценить актерские задатки Макуна оказалось некому.
