Йон Линдквист - Впусти меня

Блакеберг.[1]

Первое, что приходит на ум, — это шоколадные пирожные в кокосовой стружке. Ну, может, еще наркотики. «Достойная жизнь».[2] Станция метро, окраина города. Вот вроде и все. Люди живут, как везде. Для того и строили, чтобы людям было где жить.

Он не из тех районов, что вырастают постепенно. Здесь с самого начала все четко поделено на жилые единицы. Новые жильцы занимают уже имеющуюся жилплощадь. Бетонные дома землистого цвета, утопающие в зелени.

К моменту описываемых событий Блакеберг как населенный пункт просуществовал вот уже тридцать лет. О, дух первопроходцев! «Мэйфлауэр». Новая земля. Да. Представьте себе пустые дома, ожидающие первых поселенцев.

Да вот и они!

Тянутся цепочкой через мост Транебергсбрун с лучезарными улыбками и взглядами, полными надежд. Матери прижимают детей к груди, везут в колясках, ведут за руку. Отцы несут не лопаты и кирки, а кухонную технику и функциональную мебель. Скорее всего, они что-то поют. Может, «Интернационал». А может, «Иерусалим, к тебе грядем!», в зависимости от пристрастий. На дворе 1952 год…

Смотрите, какое здесь все большое! Новое! Современное!

Только все было не так.

Они приехали на метро. Или на машинах. Или на грузовиках. По одному. Просочились в новые типовые квартиры со своими вещами. Разложили их по стандартным отсекам и полкам, расставили мебель в ряды на пробковом покрытии. Докупили недостающее, чтобы заполнить пустоты.

Закончив, они подняли головы и взглянули на землю, им дарованную. Вышли из домов и увидели, что целина уже поднята. Оставалось лишь осваивать то, что есть.

А был здесь городской центр. Огромные детские площадки. Обширные парки под боком. Многочисленные пешеходные дорожки.

Хорошее место. Так они и говорили друг другу за кухонным столом, пару месяцев спустя после переезда. «Хорошее мы выбрали место».

Не хватало лишь одного. Прошлого. В школе детям не задавали докладов по истории Блакеберга, потому что истории не было. Хотя нет, было что-то такое про мельницу. Про короля жевательного табака. Про странные покосившиеся постройки на берегу. Но все это было давно и не имело никакого отношения к настоящему.

Там, где теперь стояли трехэтажки, раньше был только лес.

Тайны прошлого не коснулись этих мест, даже церкви — и той не было. Город с населением в десять тысяч человек — и без церкви.

Это лишний раз говорит о духе современности и рациональности, царящем здесь. О том, сколь эти люди чужды призраков и ужасов прошлого.

Это также частично объясняет, до какой степени все происшедшее застигло их врасплох.

Никто не заметил, как они появились.

Когда полиция в декабре наконец отыскала водителя грузовика, перевозившего их вещи, ему оказалось нечего вспомнить. В путевом журнале за 1981 год значилось лишь: «18 окт.: Норрчёпинг — Блакеберг (Стокгольм)». Он вспомнил, что это были отец и дочь, красивая девочка.

— Ах да… У них почти не было вещей. Диван, кресло, вроде еще кровать. Можно сказать, налегке. И еще… они непременно хотели ехать ночью. Я предупредил, что это выйдет дороже — ну, внеурочные там и все такое. Но они сказали, что это не проблема. Лишь бы ночью. Это вроде как было самое главное. А что случилось-то?

Водителю рассказали, в чем дело, объяснив, кого он вез на своем грузовике. Выпучив глаза, он уставился на запись в путевом листе.

— Твою мать!..

Рот его скривился, словно от внезапного отвращения к собственному почерку.

«18 окт.: Норрчёпинг — Блакеберг (Стокгольм)».

Значит, это он их привез. Мужчину и девочку.

Вот уж чем он никому не станет хвастать. Никогда.

— Как вы думаете, что это такое?

Гуннар Холмберг, комиссар полиции из Веллингбю, продемонстрировал небольшой пакетик с белым порошком.

Ясное дело — героин. Но подать голос никто не осмеливался. Кому охота признаваться, что ты знаком с подобными вещами? Особенно если этим балуется твой брат или его приятели. В смысле, ширяются. Даже девчонки молчали. Полицейский потряс пакетиком:

— Ну, кто-нибудь? Может быть, сода? Или мука?

Несогласный ропот. Он что, принимает шестой «Б» за идиотов?! Конечно, по виду точно не определишь, но, если урок посвящен наркотикам, не так уж трудно сделать соответствующие выводы. Полицейский обернулся к учительнице:

— Чему вы их вообще учите на уроках домоводства?

Учительница с улыбкой пожала плечами. По классу пробежал смешок — а чувак вообще ничего. Даже дал кое-кому потрогать пистолет перед уроком. Незаряженный, конечно, но все равно круто.

Оскара так и распирало. Он знал ответ. Невыносимо было сдерживаться, когда он точно знал. Ему хотелось, чтобы полицейский посмотрел на него. Посмотрел и сказал что-нибудь, похвалил. Осознавая, что совершает глупость, он поднял руку.

— Да?

— Это ведь героин, правда?

— Правда. — Полицейский одобрительно посмотрел на него. — Как ты угадал?

Все головы повернулись в его сторону, с любопытством ожидая, что он на это ответит.

— Ну, много читаю и все такое. Полицейский кивнул:

— Это хорошо, что много читаешь… — Он потряс пакетиком. — А вот если свяжешься с этой дрянью, будет не до чтения. Как думаете, сколько это может стоить?

Оскару больше незачем было поднимать руку. Он получил свою долю внимания — его заметили, удостоили ответом и ему даже удалось сообщить комиссару полиции, что он много читает. На такое везение он и не рассчитывал.

Он погрузился в мечты, представляя, как после урока полицейский подойдет к нему, сядет рядом, начнет расспрашивать о жизни. И он все ему выложит. И тот поймет. Погладит по голове, назовет молодцом, обнимет его и скажет…

— Мудак!

Йонни Форсберг больно ткнул его пальцем в бок. Его брат тусовался с торчками, так что Йонни знал кучу словечек, быстро подхваченных мальчишками в классе. Уж кто-кто, а Йонни точно был в курсе, сколько стоил такой пакетик, однако языком трепать не стал. Не раскололся перед легавым.

Началась перемена. Оскар нерешительно потоптался у раздевалки. Он знал, что Йонни так это дело не оставит, и теперь обдумывал, что надежнее — остаться в коридоре или выйти на улицу. Йонни и все остальные высыпали во двор.

Ах, ну да, там же полицейская машина, и всем желающим разрешили на нее посмотреть. Вряд ли Йонни посмеет тронуть его при полицейском.

Оскар подошел к застекленной двери и выглянул наружу. Точно, весь класс столпился вокруг машины. Оскар бы многое отдал, чтобы тоже оказаться там, но об этом нечего было и думать — уж кто-нибудь обязательно отвесит ему пендель или натянет трусы до ушей, никакая полиция не поможет.

По крайней мере на этой перемене можно было спокойно вздохнуть. Он вышел во двор и незаметно свернул за угол, к туалетам.

В туалете он прислушался, прокашлялся. Звук гулко прокатился над кабинками. Оскар поспешно вытащил из штанов ссыкарик — поролоновый шарик размером с мандарин, вырезанный из старого матраса, с отверстием нужного размера. Понюхал.

Ну конечно, так он и думал — немного, но обоссался. Он промыл шарик под краном, выжал как следует.

Энурез. Вот как это называется. Он вычитал это в брошюре, украдкой подобранной в аптеке. Им обычно страдали дряхлые старухи.

И я.

В брошюре говорилось, что от этого существует лекарство, но не затем он копил карманные деньги, чтобы топтаться в аптеке, подыхая со стыда. И уж конечно он не мог рассказать об этом маме — она бы его потом замучала своей жалостью.

У него был ссыкарик, и пока этого хватало, лишь бы не стало хуже.

Шаги за дверью, голоса. Сжимая шарик в руке, он метнулся в кабинку и заперся там. В ту же секунду открылась входная дверь. Он бесшумно забрался на унитаз с ногами, чтобы его не заметили, если им придет в голову заглянуть в щель под дверью. Затаил дыхание.

— Хрю-юша?

Йонни, конечно же.

— Поросенок, ты там?

И Микке. Двое самых опасных мучителей. Нет, Томас, пожалуй, хуже, но он редко участвовал в затеях, чреватых синяками и царапинами. Для этого он был слишком умен. Небось стоит сейчас у полицейской машины, подхалимничает. Если бы они узнали про ссыкарик, уж Томас бы точно превратил его жизнь в ад. А Йонни и Микке просто надают ему по шее, и дело с концом. Так что в каком-то смысле ему еще повезло.