Проснувшись, он обнаружил, что лежит на правом боку. Грубое шерстяное одеяло кусало ему щеку. Перед глазами была металлическая стена.
Мертвая тишина. Он напряг слух, пытаясь уловить хоть какой-то звук. Звуков не было.
Ему стало страшно. Лоб прочертили морщины.
Приподнявшись на локте, он огляделся. Кожа на его худощавом лице натянулась и побледнела. Он подвинулся к краю койки, повернулся и с усилием опустил ноги на пол.
Рядом с койкой стоял табурет, а на табурете — поднос с недоеденной пищей. Жареная курица осталась нетронутой, в застывшем комке картофельного пюре виднелись борозды от вилки. В лужице растаявшего масла, больше похожего на жир, застряли крошки от печенья. Тут же стояла пустая чашка. Его ноздри наполнились запахом холодной еды.
Потом он огляделся. Окошко с решеткой. Такая же зарешеченная дверь. Увиденное заставило его испуганно вскрикнуть.
Пошатываясь, он встал. Его ботинки шаркали по жесткому полу. Прислонившись к стене, схватился за прутья оконной решетки. Окно было выше головы, и он ничего не увидел.
Он разжал пальцы и, ощущая дрожь в теле, переместил поднос на койку. Потом подтащил табурет к стене и кое-как влез сам.
Выглянул в окошко.
Серое небо, стены, окна с решетками, большие черные ободья прожекторов и далеко внизу — двор. Лил дождь, струи напоминали колышущийся занавес.
Его язык зашевелился. Глаза округлились от ужаса.
— Где я? — чуть слышно пробормотал он.
Табурет опрокинулся, и он полетел вниз. Правое колено ударилось о пол. Он оцарапал щеку, задев за холодную металлическую стенку. И тогда закричал от страха и боли.
Он доплелся до койки и рухнул на ее жесткую поверхность. Снаружи послышались шаги. Потом кто-то крикнул:
— Заткнись!
К двери подошел толстый человек в синей униформе. Вид у него был сердитый. Он смотрел на узника сквозь прутья.
— Чего еще у тебя стряслось? — прорычал он.
Узник тоже смотрел, открыв рот и роняя на пол слюну.
— Так, так, так, — злорадно улыбаясь, произнес толстый. — Что, наконец тебя вдарило?
Он запрокинул толстую голову и загоготал. Он смеялся над узником.
— Эй, Мак! — крикнул он кому-то. — Двигай сюда. Это надо видеть.
Послышались шаги. Узник вскочил с койки и подбежал к двери.
— Что я здесь делаю? — спросил он. — Почему я здесь?
Толстяк загоготал еще громче.
— Ха-ха! — трясся от смеха он. — Парень, да ты сломался.
— Вы там заткнетесь? — послышался чей-то раздраженный голос.
— Сам заткнись! — крикнул в ответ толстяк.
К решетчатой двери подошел тот, кого звали Маком. Он был постарше толстяка, и в его волосах блестела седина. Маку стало любопытно. Он заглянул внутрь и увидел узника с бледным лицом, вцепившегося в прутья решетки. Узник так сжал пальцы, что побелели костяшки.
— Что тут? — спросил Мак.
— Большой мальчик хряснулся, — ответил Чарли. — Большой мальчик хряснулся по полной.
— О чем вы говорите? — не понял узник. Его глаза метались между лицами надзирателей. — Где я? Умоляю, скажите, где я?
Чарли покатывался со смеху. Мак не смеялся. Он внимательно посмотрел на узника. Глаза Мака сощурились.
— Ты же знаешь, сынок, где находишься, — негромко сказал Мак. — Прекрати смеяться, Чарли.
Чарли давился от смеха.
— Рад бы, да не могу. Как этот красавчик был уверен, что он-то не сломается. «Я не такой», — передразнивая кого-то, не своим голосом произнес надзиратель, — «Я усядусь на этот чертов стул с улыбкой на лице».
Узник разлепил землистые губы.
— Что? — насторожился он. — Что вы сказали?
Чарли отвернулся. Он потягивался и гримасничал, хлопая себя по брюху.
— Всю сонливость мне снял, — заявил он узнику.
— Какой еще стул? — крикнул узник. — О чем вы тут говорите?
Живот Чарли заколыхался в новом приступе смеха.
— Честное слово, такой начинки я еще не пробовал, — признался он. — Гуще, чем в рождественском пироге.
Мак приблизился к решетке. Заглянул узнику в глаза.
— Не пытайся нас дурачить, Джон Райли.
— Дурачить?
Чувствовалось, узник не верит своим ушам.
— О чем вы говорите? Я вовсе не Джон Райли.
Надзиратели переглянулись, затем Чарли потопал по коридору, удивленно что-то бормоча себе под нос.
Мак отошел.
— Нет! — окликнул его узник. — Не уходите.
Мак вернулся.
— Что за комедию ты тут разыгрываешь? — спросил он. — Неужели думаешь, что сумеешь нас провести?
Узник непонимающе глядел на него.
— Вы скажете мне, где я? Умоляю, скажите.
— Сам знаешь.
— Говорю вам…
— Прекрати, Райли! — оборвал его Мак. — Ты понапрасну теряешь время.
— Но я не Райли! — закричал узник. — Да поймите же, что я — не Райли. Меня зовут Филип Джонсон.
Мак медленно качал головой.
— И ты еще собирался быть редким храбрецом, — сказал он.
Узник поперхнулся. По нему было видно, что он хочет сказать множество важных вещей, но в горле все они слиплись в один комок.
— Хочешь снова увидеть священника? — спросил Мак.
— Снова? — удивился узник.
Мак подошел к прутьям и заглянул в камеру.
— Ты что, заболел? — спросил он.
Узник не отвечал. Мак перевел взгляд на поднос.
— Смотрю, у тебя и аппетит пропал, — сказал он. — Сам же просил. Мы тут подсуетились, а ты не стал есть. Чего ж так?
Узник посмотрел на поднос, на Мака, затем снова на поднос. Его грудь затряслась от рыданий.
— Что я здесь делаю? — всхлипнул он. — Я же не преступник. Я…
— Ради всего святого, заткни свою пасть! — крикнул ему узник из другой камеры.
— Сам разберусь, а ты прикрути громкость, — крикнул в ответ Мак.
— А что это с ним? — насмешливо спросил другой узник. — Никак большой мальчик намочил штанишки?
Раздался смех. Узник поднял глаза на Мака.
— Мы можете меня выслушать? — дрожащим голосом спросил он.
— Что, Райли, не думал, каково тебе будет? — вместо ответа спросил надзиратель.
— Я вовсе не Райли! — закричал узник. — Моя фамилия Джонсон.
Он припал к решетчатой двери. Лицо выражало мучительную решимость.
— Послушайте, — сказал узник, облизывая пересохшие губы. — Я — ученый.
Мак печально улыбнулся и снова покачал головой.
— Что, не можешь принять свою участь как мужчина? — спросил он. — Выделывался тут, бахвалился, а получается, ты такой же, как все.
Узник беспомощно глядел на него.
— Послушайте, — хрипло повторил он.
— Нет, это ты меня послушай, — оборвал его Мак. — У тебя, Райли, осталось два часа.
