– Проверь все тело, особенно пальцы на руках и ногах, чтобы они без боли сгибались и разгибались, – сказал он Джиллиан из-за двери.
– Все хорошо. Со мной все в порядке.
Она пошевелила пальцами, которые плохо слушались, но не болели. Теперь ей хотелось поскорее отделаться от Тани.
– Я и сама смогу одеться.
«Только бы не расплакаться при ней!»
Она снова спряталась за занавеской и поплескала водой.
– Ребята, спасибо вам, но теперь я и сама справлюсь»
Таня усмехнулась. Несомненно, она подумала, что Джиллиан неблагодарная девчонка.
– Ладно. Вот твоя одежда и горячий шоколад. Если хочешь, я могу кому-нибудь позвонить, чтоб, к тебе приехали.
– Нет. Родители... Отец скоро придет с работы. Я уже в порядке.
Она зажмурилась и стала считать про себя, задерживая дыхание, чтобы не расплакаться.
И – слава богу! – Таня удалилась. Они с Дэвидом попрощались и ушли. Наступила тишина.
Джиллиан неловко выпрямилась. Она едва не упала, вылезая из ванной. Надев пижаму, она осторожно и медленно, как старушка, вышла из ванной. Она даже не взглянула на разбитое зеркало.
Не успела она добраться до своей комнаты, как наверху распахнулась дверь маминой спальни. Мама вышла в небрежно наброшенном халате и войлочных тапочках. Ее светлые волосы – чуть темнее, чем у Джиллиан, – были растрепаны.
– Что тут творится? Что за шум? Где отец?
Мама еле ворочала языком. У нее получалось примерно: «Че ту трится?» и «Де отес?».
– Ма, еще нет семи. Я промокла по дороге и иду спать. – Минимум слов для необходимого обмена информацией.
Мама наморщила лоб.
– Сладкая моя...
– Спокойной ночи, ма.
Джиллиан юркнула в свою спальню прежде, чем мама успела задать следующий вопрос. Она упала на кровать, свернулась клубочком и обняла руками плюшевых зверушек. Они были мягкие и добрые. Теперь наконец-то она могла поплакать. Вся боль, все обиды слились в единый поток слез, и она громко всхлипывала, прижимаясь щекой к своему любимому мишке.
Лучше бы она не возвращалась. Ей хотелось обратно, на поляну с пронзительно зеленой травой, даже если та была всего лишь видением. Ей хотелось, чтобы все жалели о том, что она умерла.
Все ее мысли о ценности жизни – такая чепуха. Жизнь – сплошной обман. Она не могла изменить себя и начать жить заново. Не было нового старта. Не было надежды.
«Ну и пусть. Я хочу умереть. И зачем я вернулась? Ради вот этого? Должно же быть какое-то место, где мне будет хорошо, где я кому-то нужна. Я не гожусь для этого мира, для этой жизни».
Она все плакала и плакала, пока незаметно не провалилась в глубокий сон.
Когда, спустя несколько часов, она проснулась, ее комнату заливал странный свет.
