4.15 утра, так что все было еще впереди… Все что угодно.
Днем он еще мог убеждать себя, что у него просто идет перестройка циклов сна и бодрствования, что его организм оптимальным образом реагирует на огромные перемены, происшедшие в его жизни, — в первую очередь это выход на пенсию и утрата жены. Иногда, размышляя над своей новой жизнью, он употреблял слово одиночество, отвергая иное пугающее слово, пряча его в глубины подсознания всякий раз, когда лишь намек на него появлялся в мыслях. Он соглашался на одиночество. Депрессия же казалась ему явно неподходящим определением.
"Возможно, тебе необходимы физические нагрузки, — размышлял внутренний голос. — Займись ходьбой, как прошлым летом. В конце концов, ты же ведешь сидячий образ жизни встаешь, съедаешь тост, читаешь книгу, смотришь телевизор, вместо ленча проглатываешь сэндвич в «Красном яблоке», лениво возишься в саду, время от времени ходишь в библиотеку или беседуешь с Элен, когда та выходит о ребенком на прогулку, ужинаешь и либо располагаешься на террасе, либо изредка навещаешь Мак-Говерна или Луизу Чесс. А что потом? Снова читаешь и смотришь телевизор, принимаешь душ и ложишься спать. Сидячий образ жизни.
Скучный.
Неудивительно, что ты так рано просыпаешься".
Какая чепуха! Жизнь его только казалась неактивной, на самом деле все было не так. И сад служил тому отличным примером. То, что он делал там, конечно, не заслуживало специального приза, однако было крайне далеко от «ленивого копания». Чаще всего он полол, пока пот не выступал на его рубашке темными пятнами, напоминающими раскидистые деревья, нередко Ральфа охватывала дрожь от переутомления, когда он наконец-то позволял себе уйти в дом. Скорее всего, это «ленивое копание» можно было охарактеризовать как «наказание», но наказание за что? За пробуждения до рассвета?
Ральф не знал, да и не хотел знать. Работа в саду заполняла большую часть дня, она уводила его от мыслей, казавшихся неприятными, и этого было вполне достаточно, чтобы оправдать утомление ноющих мышц и мелькание черных точек перед глазами. Ральф стал отдавать саду все силы сразу после Четвертого июля — в Восточном Мэне уже поспевали ранние фрукты, и продолжал работать весь август, когда поздние сорта изнывали от засухи… — Тебе следует бросить все это, — сказал ему однажды Билл Мак-Говерн, когда они коротали вечер на веранде, потягивая лимонад. Стояла середина августа, Ральф просыпался уже около половины четвертого утра. —Чрезмерная физическая нагрузка подрывает твое здоровье. Пуще того — ты стал походить на сумасшедшего.
— Возможно, я и есть сумасшедший, — резко оборвал Ральф, и либо сам тон, либо его взгляд были настолько убедительны, что Билл поспешил сменить тему разговора.
2
Ральф снова начал ходить — ничего похожего на марафоны 1992 года, но все же он проходил мили две в день, если не было дождя. Его обычный маршрут пролегал к публичной библиотеке Дерри, затем к «Бэк пейджс» книжной лавчонке, торгующей подержанными изданиями, а оттуда к газетному киоску на углу Мейни Уитчхэм-стрит.
Рядом с «Бэк пейджс» находился небольшой магазин «Сэконд хэнд», предлагающий старую одежду. Однажды августовским днем, когда Ральф шагал мимо, в витрине среди старых приглашений на дешевые ужины и церковные собрания он увидел свежий лист, наполовину скрывший предвыборный плакат Патрика Бьюкенена <Сенатор от штата Мэн.>.
С двух фотографий, помещенных над текстом, смотрела привлекательная блондинка лет сорока, но мрачность фотографий — неулыбчивое лицо в фас слева и хмурый профиль справа на скучном белом фоне — заставила Pальфа остановиться. Так обычно снимали преступников, расклеивая их фото в общественных местах и показывая в телепрограмме полицейской хроники… Так что вряд ли это было простым совпадением. Итак, фотографии женщины заставили Ральфа остановиться, но от прочитанного он просто остолбенел.
«РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА УБИЙСТВО СЬЮЗЕН ЭДВИНА ДЭЙ»
— было напечатано огромными черными буквами. А ниже, словно вспышка молнии, горели четыре красных ,слова:
«ПРОЧЬ ИЗ НАШЕГО ГОРОДА!»
Самая нижняя строка была набрана мелким шрифтом. Со дня смерти Кэролайн зрение у Ральфа сильно ослабело — как говорится, унеслось к чертям в лукошке, лишь остались рожки-ножки, — и он, подавшись вперед, едва не касаясь лбом грязного стекла витрины «Сэконд хэнд», наконец-то смог разобрать следующее:
«Оплачено Комитетом „Друзья жизни“ штата Мэн».
Где-то в глубине его мозга зашептал голосок: «Эй, эй, Сьюзен Дэй! Сколько ты убила детей?»
Сьюзен Дэй, вспомнил Ральф, была политической активисткой то ли из Нью-Йорка, то ли из Вашингтона, доводившей своим красноречием таксистов, парикмахеров и шляпных дел мастеров до неистовства. Он не мог точно сказать, почему в голову пришла именно эта рифмованная строчка; она смутно ассоциировалась с каким-то неясным воспоминанием. Возможно, в старом, измученном мозгу всплыла строка из песен протеста конца шестидесятых — времени вьетнамской войны: «Эй, эй, Эл Би Джей! Сколько ты убил детей?»
"Нет, не то, — подумал он. — Близко, но не горячо.
Это…"
За мгновение до того, как мозг Ральфа после мучительных усилий смог выдать имя и облик Эда Дипно, рядом раздался голос:
— Ральф, дружище, рад приветствовать тебя! Входи же! Оторванный от своих мыслей, Ральф повернулся на голос, удивленный и одновременно шокированный тем, что чуть не заснул на ходу. «Господи, — подумал он. — Невозможно понять всю значимость сна, пока не утратишь его. Тогда осе начинает плыть перед глазами, а суть происходящего как бы размывается».
С Ральфом заговорил Гамильтон Дейвенпорт, владелец книжной лавчонки.
Он как раз выставлял книги в ярких обложках на уличный стенд. Попыхивая зажатой в зубах старом трубкой, всегда напоминавшей Ральфу дымовую пароходную трубу, Гамильтон выпускал в знойный прозрачный воздух легкие струйки дыма. Уинстон Смит — старый серый вальяжный кот — устроился в дверном проеме, уютно прикрыв лапы пушистым хвостом. Кот взирал на Ральфа с желтоглазым безразличием, как бы говоря: «Думаешь, тебе все известно о старости, дружок? Могу поклясться, ничего-то ты об этом не знаешь».
— Эй, Ральф, — удивленно произнес Дейвенпорт, — я окликаю тебя уже третий раз.
— Да вот, витаю в облаках. — Обогнув книжный стенд, Ральф подошел к дверному косяку (Уинстон Смит с королевским безразличием возлежал на прежнем месте) и взял две газеты, которые покупал ежедневно: «Бостон глоуб» и «Ю-Эс-Эй тудэй». «Дерри ньюс» ему доставляли прямо на дом. Ральф, с удовольствием читая все три издания, не мог сказать, какому из них отдает предпочтение. — Я не… Он внезапно замолчал, потому что перед его внутренним взором вдруг предстало лицо Эда Дипно. Да, эту ужасную песенку он услышал из уст Эда возле аэропорта еще прошлым летом — неудивительно, что потребовалось время, чтобы освежить свою память. И Эд Дипно не из тех, кто просто так распевал бы подобные канцоны.
