Еще до того, как Адриан Меллон вступил во взрослую жизнь, Дон вынашивал планы уехать из Дерри насовсем. Он прожил в нем три года, главным образом потому, что снял на долгий срок квартиру с чудеснейшим видом на реку. Но теперь срок договора истекал, и Дон был этому даже рад. Не надо больше мотаться на работу на электричке в Бангор и обратно. Кончится эта гнуснятина. Дерри его достал, признался он как-то Адриану. Конечно, тому может казаться, что здесь, в Дерри, все прекрасно, но Дона пугает этот город. И дело не просто в том, что местные жители относятся непримиримо к голубой публике, что ясно чувствовалось, начиная от проповедей в церкви и кончая крутыми надписями в Бэсси-парке. Дело в том, что, кроме неприязни и ненависти к себе, он, Хагарти, здесь вообще ничего не видит. Адриан смеялся над его страхами.
— Послушай, в каждом американском городе существует большая прослойка людей, ненавидящих гомосексуалистов, — уверял он. — Не делай вид, будто ты об этом не знаешь. Но в конце концов наше время — эпоха Ронни Морона и Филиса Хорсфлая.
— Поедем со мной в Бэсси-парк, — ответил Дон, увидев, что Адриан говорит всерьез, а говорил он о том, что Дерри ничуть не хуже любого другого провинциального городка. — Я хочу тебе кое-что показать, милый.
И они поехали в Бэсси-парк. Это было в середине июня, примерно за месяц до убийства Адриана, как объяснил Хагарти полицейским. Он привел Адриана в темное, пропитанное неприятными запахами место у Моста Поцелуев и указал на какую-то надпись. Адриану пришлось зажечь спичку, чтобы прочесть, что написано на мосту:
«Покажи мне свой член, пидар, и я тебе его отрежу».
— Уж я-то знаю, как люди относятся к голубым, — тихо произнес Дон. — Когда я был еще подростком, меня буквально измолотили у стоянки грузовиков. Потом какие-то сволочи в Портленде подожгли мне ботинки на выходе из бутербродной, а полицейский, этакая ряжка, сидел в своей машине и даже не шелохнулся, только смеялся. Я многое повидал на своем веку, но ничего подобного я еще не встречал. Смотри сюда.
Адриан зажег еще одну спичку и разглядел другую надпись:
«Всем пидарам гвозди в глаза повтыкать. Это угодно Богу».
— Кто бы ни писал эти проповеди, у него явно сдвинута психика. Хотел бы надеяться, что это псих-одиночка, но оказывается… — Дон окинул рукой Мост Поцелуев, — тут полно таких надписей… Не думаю, что все это — дело рук одного человека. Вот почему я хочу уехать из Дерри, Адриан. Слишком много на свете мест, как видно, где у большинства людей сдвинута психика.
— Ладно тебе. Подожди — вот напишу свой роман. Не срывайся пока, ну, пожалуйста. В октябре уедем. Я обещаю. Не позднее октября. Здесь у вас воздух чище…
— Он не знал, что ему надо остерегаться воды, — с горечью сказал полицейским Дон Хагарти.
Том Бутиллер и Рейдмахер наклонились вперед и молча, не прерывая Анвина, слушали его показания, а тот, понурив голову и уставив глаза в пол, продолжал бубнить о том, что хотели услышать от него шеф полиции и помощник прокурора. После таких признаний, по крайней мере, двоих из этих оболтусов надо было упечь в тюрьму Томастон.
— Ярмарку тоже мне сделали, — говорил Анвин. — Мы пришли, а они, суки, самые клевые аттракционы уже закрывают. Ни тебе «Дьявольского блюда», ни «Прыжка с парашютом». Аттракцион с машинками тоже, даже табличку повесили «Закрыто» — такой облом. Ну, мы двинули к игровым киоскам. Паук заплатил полдоллара, стал кидать доллар, поставил на шляпу этого педераста и проиграл. Кинул опять — невезуха. Ну и посмурнел сразу. А Стив, зануда такая… он у нас за вроде воспитателя. «Ребята, хорош, полегче, не так круто». А тут его растащило — все по фигу. Он перед этим колесом закинулся. Не знаю, что за таблетка. Красная такая. Может, они даже без рецепта продаются. Ну и к Пауку прицепился. Я уж думал, тот ему вмажет. Ходит и все подначивает: «Вот, ты даже шляпу, как у этого пидара, не можешь выиграть. Тот выиграл, а ты…» Ну, продавщица дала Пауку какой-то приз с лотка, хотя Паук ничего и не выиграл. Видно, хотела от нас избавиться поскорей. Не знаю, может, и нет. Но мне кажется, мы ее достали. Хлопушку какую-то дала Пауку. Дунешь в нее — она разворачивается, надувается, а потом звук такой — как на толчке сидишь, представляете? У меня когда-то была такая. Подарили в канун Дня Всех Святых. Или на Новый год — на праздник, словом, я уж не помню какой. У меня была неплохая хлопушка, только я ее потерял. А может, кто стырил из кармана в школе, на игровой площадке. Ну, значит, ярмарка уже закрывалась, мы вышли из палатки. Стив все допекал Паука, что, мол, совсем поплохел, не мог выиграть шляпу, как у этого педика. Паук помалкивал, а это, я знаю, не к добру. Но я, понимаете, тогда устал что-то. Дошли мы до автостоянки. Стив и говорит: «Ты куда надумал, домой?» А Паук предложил: «Давай сначала покружим вокруг бара. Может, этот педераст где-нибудь поблизости».
Бутиллер и Рейдмахер обменялись взглядами. Бутиллер поднял мизинец и постучал им по щеке: этому недоумку в тяжелых ботинках было невдомек, что он дает показания об убийстве без смягчающих обстоятельств.
— Я ни в какую, мне надо домой, а Паук сказал: «Ты что, боишься проезжать мимо бара, где собирается эта педерастня?» Ну, я сел с ними в машину. А Стив, то ли под этим делом, то ли еще почему, стал кричать: «Поедем, рагу из этого пидара сделаем… Жир с него снимем!»
Для участников этой истории все совпало по времени самым неблагоприятным образом. Адриан Меллон и Дон Хагарти, выпив по две кружки пива, в обнимку вышли из бара и двинулись мимо автобусной станции. Им и в голову не приходила мысль об осторожности, они шагали открыто, никого не опасаясь. Было двадцать минут одиннадцатого. Они добрались до угла и повернули налево. Мост Поцелуев находился почти в полумиле вверх по течению Канала. Адриан с Доном хотели перейти на ту сторону по мосту Мейн-стрит, который был гораздо менее живописен. Стояло лето. Обмелевший Канал, зажатый в бетон, лениво катил свои воды. Глубина его была не более четырех футов.
Еще издали Стив Дубей заметил знакомую парочку, выходящую из «Сокола». Обрадовавшись, он указал на них пальцем.
Когда машина поравнялась с Адрианом и Хагарти, Паук заорал:
— А ну тормози! Тормози, говорю!
Двое влюбленных только что ступили в освещенный круг под фонарем, и Паук разглядел, что они идут, взявшись за руки. Это взбесило его, но еще больше его взбесила шляпа Меллона. Большой бумажный цветок безумно покачивался из стороны в сторону.
