Он совершенно забывает про висящие у него на поясе три пистолета: два 30-го и один 45-го калибра. Он забывает о своей психологии. Он даже забывает про свою работу полицейского. Вместо всего этого у него в голове сидит фраза, произнесенная сегодня утром в парикмахерской Кенни Франклином: «Может быть, шкура — нечто вроде маскарадного костюма, который натягивает на себя убийца. Разумеется, с соответствующей маской и всем остальным».
И в тот момент, когда оборотень протягивает руки к горлу Нири, тот вцепляется обеими руками в морду зверя, погрузив пальцы в шершавую, жесткую шерсть, и изо всех сил дергает на себя с безумной надеждой, что ему удастся сорвать маску и увидеть лицо преступника. Вот-вот, думает он, раздастся резкий хлопок лопнувшей резинки и треск отдираемого от лица пластика.
Но ничего не происходит, ничего, кроме того, что зверь издает рев, в котором звучат гнев и боль. Он замахивается на констебля когтистой рукой — да, теперь Нири видит, что это — рука, хотя и весьма уродливой формы (рука, мальчик был прав), — и с легкостью глубоко рассекает горло жертвы. Кровь фонтаном бьет из раны, заливая уже не только сиденья, но и ветровое стекло и приборную доску.
Она капает и на откупоренную бутылку пива, зажатую между ног констебля.
Второй рукой оборотень хватается за свежеподстриженные волосы Нири и вытаскивает его туловище наполовину из кабины «Форда». Раздается торжествующий вой, и зверь утыкается то ли мордой, то ли лицом в шею констебля. Пока он насыщается свежей кровью, пиво из опрокинутой бутылки потихоньку вытекает на пол и образует дымящуюся лужицу между педалями тормозов и сцепления.
Вот вам и психология.
Вот вам и хорошая работа полиции.
Проходит месяц, и вновь наступает полнолуние. Испуганные небывалой для этого времени года жарой жители Таркерс Миллс с нетерпением ждут ее спада, однако похолодание явно задерживается. В бескрайнем мире, начинающемся сразу же за городскими окраинами, завершаются бейсбольные чемпионаты в различных дивизионах, наступает пора выставочных матчей у футболистов. Жизнерадостный старикан Виллард Скотт, сидя в баре «Канадиен Рокиз», во всеуслышание объявляет, что двадцать первого сентября улицу города покроет слой снега толщиной в целый фут. Пока, однако, в уголке земного шара, называемом Таркерс Миллс, продолжается лето. Днем столбик термометра не опускается ниже восьмидесяти по Фаренгейту. Занятия в школах начались три недели назад, но ребята сидят на них безо особой радости, и в душных классах стоит несмолкающий гул. Супруги по всему городу ссорятся и бранятся без всякой на то причины. На бензоколонке О’Нейла, что на Таун-роуд, у выезда на дорогу какой-то турист грубо выговаривает Паки О’Нейлу по поводу слишком высоких цен на бензин. Тот вместо ответа, тыкает приезжему в лицо насадкой на шланге, после чего бедняга родом из Нью-Джерси нуждается по крайней мере в четырех швах на верхней губе. Он уезжает, злобно бормоча себе под нос, что не оставит это дело так и что он подаст жалобу в суд.
— Не понимаю, чем он так недоволен? — мрачно замечает Паки, сидя вечером того же дня за столиком в пивной. — Ведь я ударил его только вполсилы. Если б я ударил со всей силы, ему б теперь нечем было бы жевать.
— Конечно, — спешит согласиться Билли Робертсон, опасаясь, как бы Паки не попробовал свои силы на нем, в случае если он станет возражать. — Как ты насчет еще одной кружки пива, Пак?
— Давай, — отвечает Паки.
Жена Милта Штурмфеллера оказывается в больнице, после того как ее машина для мытья посуды оставляет несмытым кусочек яйца, прилипший к тарелке, которую она подсунула ему за ланчем. Милт бросает короткий взгляд на маленькое желтое пятнышко и, не говоря ни слова, бьет ее по лицу со страшной силой. Паки О’Нейл сказал бы в таком случае, что Милт ударил жену со всей силы.
— Вонючая, грязная шлюха, — произносит он, стоя над телом Донны Ли, распростертым на полу кухни. У нее течет кровь из сломанного носа и разбитого затылка. — Тебе следовало бы поучиться мыть посуду у моей матери, не имевшей, кстати говоря, никаких машин. Что там с тобой еще стряслось? — Позднее Милт заявит доктору в Портлендской центральной больнице, что Донна Ли просто оступилась и упала с лестницы. Его жена, забитая и покорная после девяти лет супружеской жизни, подтвердит слова мужа.
Около семи часов вечера в ночь полнолуния поднимается холодный ветер, впервые с начала лета. Он приносит с собой стаи облаков, и поначалу луна играет с ними в прятки, то прячась за них, то выныривая в просветах, и тогда их края окрашиваются в неземной серебристый цвет. Потом пелена туч густеет, и луна совсем исчезает из виду… И все же она там: ее могучее притяжение чувствуют и волны морского прибоя на побережье в двадцати милях от Таркерс Миллс, и скрывающийся где-то неподалеку Зверь.
В два часа ночи страшный визг поднимается в свинарнике Элмера Циннемана на Вест Стейдж-роуд милях в двенадцати от города. Элмер встает и в одних тапочках и кальсонах направляется за своей винтовкой. Его жена, бывшая симпатичной шестнадцатилетней девушкой, когда они поженились в 1947 году, рыдает, умоляя его не выходить наружу и остаться с ней. Стряхнув ее с себя, Элмер снимает ружье со стены в передней. Его свиньи не просто визжат, они кричат, точно стайка молоденьких девушек, напуганных маньяком во время сонной и скучной вечеринки. Он идет посмотреть, в чем дело, и ничто не может остановить его, говорит он ей… и вдруг замирает, оцепенев. Руки Элмера будто прилипают к задвижке на двери, когда в ночи разносится ликующий вой. Волчий вой, настолько похожий на человеческий голос, что Элмер безвольно роняет руку и позволяет жене увести себя в гостиную. Там он обнимает ее за плечи, подводит к кровати, и они усаживаются на нее, похожие на двух испуганных детей.
Визг свиней постепенно затихает. Да, затихает. Их голоса обрываются один за другим, сменяясь хриплыми, булькающими звуками. Вновь раздается вой Зверя. Элмер подходит к окну и видит в темноте, как кто-то (он не может разобрать, кто именно) большими скачками уносится прочь.
Начавшийся позже дождь уже давно барабанит по стеклам, а Элмер и Элис по-прежнему сидят на кровати, взявшись за руки и включив все лампы, какие только есть в доме. За окном шумит ветер и идет первый по-настоящему холодный, осенний дождь, а с завтрашнего дня листва на деревьях начнет осыпаться и менять свою окраску.
Наутро Элмер находит в свинарнике то, что и ожидал увидеть: остатки кровавого пира. Все его девять свиноматок и оба хряка мертвы. В буквальном смысле разорваны на куски и частично съедены. Ломти окровавленного мяса и обломки костей валяются в грязи то тут, то там, а продолжающийся дождь орошает их, заливая выпученные, безжизненные глаза, тупо глядящие в пасмурное осеннее небо.
