Интересно, на гота он не похож. Вряд ли он оставляет свой «Роллс-Ройс» у ворот кладбища и ночами шляется вокруг могил. Артур, конечно, очень бледен, но, насколько я понимаю, у него, как и у меня, от природы такой оттенок кожи, а вовсе не от каких-нибудь белил – днем всякая неестественность обязательно стала бы заметна…
Я поймала себя на том, что опять беззастенчиво, в упор, разглядываю его, и, смутившись, опустила глаза.
Димка рядом со мной методично закрашивал клеточки в тетради.
Видно, ему что-то ужасно не нравилось.
– Молодых людей часто волнует мысль о скоротечности земного бытия, – говорила тем временем Анна Анатольевна. – Например, есть она и в лицейской лирике юного Пушкина. Хотите, мы проведем с вами семинар на эту тему?
Мы договорились о семинарском занятии на следующей неделе, и она отпустила нас немного подкрепиться.
Все дружно двинулись показывать новенькому столовую, по пути оживленно расспрашивая его об Англии.
Мне это было совершенно неинтересно, и мы с Димкой держались отдельно от них. Я пыталась придумать, что делать с видеопередачей, но Фролов был сегодня особенно молчалив, так что болтала в основном я.
Зато и новенького было почти не слышно.
Но когда я проходила мимо их столика, до меня долетел обрывок разговора.
– И как там девочки? – кокетливо спрашивала Виола.
Я не смотрела на них, но готова поручиться, что в этот момент она вовсю строила ему глазки и вообще всячески напрашивалась на комплимент.
И он, разумеется, полностью оправдал ее ожидания, сказав:
– Да так, ничего интересного. Здешние лучше. Хотя меня скорее интересует только одна. Совершенно особенная.
– Правда? – спросила Виола уже абсолютно медовым голосом.
А я не удержалась и хмыкнула. Если его родители и отправили Артура сюда в целях собственного пиара, то он явно не собирается тратить время даром и уже – гляди-ка – откровенно подбивает клинья к первой в классе красотке. Подумаешь, ему нужна совершенно особенная девочка! Я вот совсем обыкновенная, и это меня вполне устраивает.
Я вернулась на свое место и поставила принесенный стакан томатного сока на стол. В последний момент рука моя дрогнула, и часть сока выплеснулась, красная лужица медленно растекалась и ширилась, стремясь добраться до края стола и оставить на моей одежде обличающие пятна.
Ловчий, десять часов спустя
Красная густая лужица медленно растекалась у его ног, и он отодвинулся, чтобы на кроссовках не осталось обличающих пятен.
Сейчас он легко мог позволить этой влаге течь. Он никогда не брал больше, чем нужно. К тому же чувство пресыщения влияло на реакцию и снижало нюх. А позволить этого он никак не мог. Он – Королевский Ловчий – всегда должен быть в форме. Без пищи – нельзя. Но и ее надо принимать в самую меру, не забывая о том, что он – на охоте. Даже братья уважают и боятся его. Даже среди них – сильных и ловких, прошедших суровый естественный отбор и испытание временем – он был первым. Сама королева отличала его, и он вполне мог стать вожаком, однако это никогда не входило в круг его интересов.
Его интересом оставалось лишь одно – охота. Подходящее занятие для прирожденного ловчего, не правда ли? Эти случайные жертвы по большому счету и не были жертвами – они просто пища. Небольшая дань его сильному и красивому телу, способному становиться не знающей поражения смертоносной машиной.
Наибольшее удовольствие ему доставляла игра. Ничто не может сравниться с наслаждением настоящей охотой, когда кружишь вокруг жертвы, медленно сжимая круги, улавливая тревожное биение ее живого сердца, чувствуя соленый привкус ее страха, видя обострившимся зрением весь спектр цветов. Только охота делала ощущения такими невозможно яркими. Только охота возвращала забытые пьянящие эмоции. Охота – вот она, настоящая жизнь.
Он раздул ноздри, вдыхая запах ночного города. Тот покорно лежал у его ног. Город терся о его мягкие кроссовки, точно ласкающийся волк. Ловчий знал, что, как и волк, город смиряется перед ним, покуда он сильный, но стоит только проявить слабость – и тот, и другой с удовольствием покажут свои зубы и вцепятся в горло. Это не хорошо и не плохо. Это просто есть. Таков закон.
Обойдя дом, Ловчий оказался на освещенной улице. Это была одна из главных артерий города. Здесь безостановочно, как кровь по сосудам, день и ночь мчались машины, сновали группки людей, словно сердце, пульсировала неоновая реклама.
Он с удовольствием взглянул на собственное отражение в большой стеклянной витрине. Густые черные волосы для удобства стянуты резинкой в хвостик, черная трикотажная майка обрисовывает гибкое сильное тело, узкие черные джинсы, брючины которых от долгой носки износились снизу в лапшу, мягкие кожаные кроссовки… Все-таки современная одежда во многом удобнее, практичнее прежней. Довершала наряд косуха с продранным рукавом. Он с наслаждением вспомнил ту маленькую заварушку, во время которой пострадала дубленая жесткая кожанка. А еще на шее, на засаленном кожаном шнурке, талисман – небольшой серебряный крестик.
Ловчий улыбнулся своему отражению, обнажив белые ровные зубы – хорошо, когда попадаются правильные зеркала, – и медленно пошел по улице. Одинокий среди множества людей. Новая жертва уже была выбрана.
* * *
– Мама, ну почему? – только и спросила она и растерянно взглянула на подругу.
Наташа уже все поняла и безнадежно развела руками: «что попишешь – предки».
– Потому что я тебе сказала: нельзя – и все, – последовал не менее категоричный ответ. – Сейчас же марш домой.
План провалился. Они специально досидели допоздна в надежде, что в этом случае мама согласится, чтобы Аня осталась ночевать у Наташи.
Завтра суббота, занятий нет. И вот тебе пожалуйста, все равно запретили.
– Хорошо, иду, – понуро сообщила девочка в трубку, и мать, не прощаясь, отсоединилась.
– Ну, Анька, она у тебя и суровая, – прокомментировала Наташа, развернулась на одной ножке на скользком полу – тонкая, как балерина, и предложила: – Ладно, давай еще по немногу «Бейлиса».
– А твои ничего, не заметят?
– Да ладно, у меня предки мировые. Все будет в порядке. Жаль, что ты не сможешь остаться. Киношку бы посмотрели, а потом, ближе к полуночи, в чате классная компания собирается. Можно было бы с соседних компьютеров выйти и устроить там полный отрыв.
Девочка только вздохнула: понятно, что было бы здорово. Но в том-то и дело – в этом «бы».
Они выпили еще по рюмочке «Бейлиса». Сливочно-сладкий ликер мягко разливался по горлу, в то же время обжигая и будоража.
– Ну, я пошла, уже почти одиннадцать, – Аня тяжело вздохнула.
Она натянула на себя короткий голубой плащик, влезла в немного тесные туфельки, поправила перед зеркалом выбившуюся прядь черных волос и вышла из квартиры.
