Граф словно показывал книгу зрителю.
Художнику удалось отобразить на полотне внутренний мир своей натуры. Лицо мужчины было надменное, женственно холеное, он выглядел изнеженным барином, но легкая усмешка выдавала волевого человека, и в то же время скрытного.
— Приглядись, Максим, не увидишь ли на картине чего любопытного, — сказал Сила Михалыч.
— Если не ошибаюсь, его правая рука лежит на злосчастном пианино, — с неудовольствием констатировал Максим. Сила Михалыч кивнул, но продолжал смотреть на него с ожиданием. Максим сосредоточился на картине. — Что-то еще? Ничего больше не вижу… Постойте… книга! Ну конечно, надпись та же самая, что на проклятом инструменте! — Максим заволновался, его заинтересовало открытие; с мерцающего потускневшими красками портрета пахнуло вековой тайной.
— Вот-вот, точно так же в один из своих посещений Леонид Веренский разглядел на портрете вельможного предка тайнопись, которая в детстве постоянно маячила у него перед глазами. Одна и та же надпись на двух предметах — это должно было что-то означать. Воображение нарисовало ему тайники с сокровищами, клады, несметное богатство, оставленное заботливыми предками для потомства.
Надо было найти книгу, ведь в ней могли содержаться сведения, указания, не зря же ее демонстрировал с фамильного портрета граф Веренский.
Мать принимала деятельное участие в поисках.
Сначала Леонид обследовал внутренность пианино, но ничего не нашел. Тогда настала очередь той комнаты, где оно стояло до того, как попало в зал. Ему чудилось, что надпись на пианино — и есть главная подсказка. Поиски длились целый год. С фанатичным упорством Леонид обследовал каждое помещение заброшенного имения. Ничего не нашел и решил показать надпись специалисту. Он сделал хорошие снимки с пианино и всех надписей с книги на портрете, поехал в Москву, пустил в ход прежние знакомства и вышел на опытного дешифровальщика.
То, что представил ему специалист, ничего не сказало Веренскому, но еще больше заинтриговало.
Итак, надпись на пианино и на книге гласит: «Врата величия и бездны дарует кровь». Более мелкие слова на переплете действительно означали имя и титул графа.
Максим молчал, обдумывая услышанное.
— Вернемся в зал, — предложил Сила Михалыч. — Ты умный мальчик и сам поймешь смысл фразы, поскольку уже имеешь представление, о чем идет речь, но Веренский тогда ничего не понял.
— Да, после недавних экзерсисов на фортепиано можно предположить, что слово «врата» как-то связано с пианино. А «кровь»? Неужели надо было окропить инструмент кровью?
— Извини, Максим, но это стандартное мышление. Именно так поступил Веренский, вернувшись в имение. Он даже потер надпись на крышке фортепиано своей кровью, припомнив всевозможные примеры из литературы.
— Лампу Алладина, например, — добавил Максим. — Интересно, как бы он повел себя, явись перед ним настоящий джинн.
— Тебе кажется, ты пошутил? — усмехнулся Сила Михалыч. — Только джинн — безвольный дух и красочный образ из арабских сказок. Но мы, увы, не на востоке. Надеюсь, остальное Веренский нам расскажет сам. Кстати, ты обратил внимание, что часы пробили девять раз? Сейчас тебе предстоит увидеть очередной шокирующий акт драмы.
Мужчины вернулись в гостиную. Что-то неуловимо в ней изменилось. Стены словно покрылись плесенью; неясное зеленоватое свечение тонкими нитями, как паутина, оплетало комнату и все предметы. Несмотря на то, что в большой люстре под потолком горели все лампы, свет их притух, спираль внутри едва теплились, как бывает при очень слабом напряжении. Сгустившийся полумрак призрачно мерцал, оттого Максим не сразу разглядел, что в комнате появился новый персонаж.
Хозяин дома все еще сидел в кресле. Он обхватил себя руками и раскачивался из стороны в сторону. Перед ним стояла девушка. Трудно было сразу ее разглядеть в неверном сумеречном освещении комнаты. Видно было, что она худа; волосы, длинные и спутанные, падали ей на лицо, почти скрывали его, но глаза, устремленные на сидящего в кресле, исступленно горели. Из одежды на ней была легкая ночная сорочка, отороченная кружевами; под ней угадывалось худое девичье тело, белые руки безвольно висели, ноги были босы.
Василий стоял в стороне в напряженной позе, в руках держал наготове ружье.
Максим и Сила Михалыч остановились в дверях. Девушка тем временем вдруг яростно вцепилась в остатки волос на голове Веренского и принялась таскать несчастного из стороны в сторону, сопровождая свои действия визгливым рычанием.
— Бей, бей меня, Лизонька, бей изо всех сил, — бубнил сквозь рыдание Веренский и полз за девушкой на коленях. — Я все готов стерпеть, только вернись… Умоляю, девочка, вернись! Без тебя мне не жить. Сердце мое, радость моя, вернись, заклинаю…
Фурия тем временем начала избивать свою жертву ногами; чем сильнее била старика, тем больше ярилась, пена выступила у нее на губах. Василий не двигался, смотрел с жалостью, но было очевидно, что он наблюдает подобное зрелище не впервые.
Сила Михалыч решительно вышел на середину гостиной, и свет сразу же вспыхнул с прежней силой. Истязательница выпустила старика и воззрилась на вошедшего с неприкрытым ужасом. Теперь можно было рассмотреть ее отчетливо, но составить определенное мнение о ее внешности мешали мертвенная бледность и искаженные злобой черты лица. Каштановые волосы давно не знали расчески, кожа на видимых участках тела — сплошь в кровоподтеках, царапинах и ссадинах, ногти черны и сломаны. Тем не менее, следовало признать, что даже в таком растерзанном виде она была красива дикой, необузданной красотой, в ней угадывалась грациозность юного существа, тончайший батист рубашки обрисовывал крепкие девичьи груди, кисти и ступни у нее были маленькие, ноги стройные, волосы густые и длинные.
— Не подходи, — завизжала девушка, выставив открытые ладони перед Силой Михалычем. Она пятилась от него, он наступал. — Я все равно здесь ни останусь. Прочь! Ты меня не остановишь!
— Доверься мне, Лиза. — Он протягивал ей руку и преграждал путь, она шарахалась от него из стороны в сторону. — Позволь мне поговорить с тобой, и все кончится, слышишь?
— Нет, — трясла она головой. — Я должна вернуться. Он ждет меня… Это все ты! — снова истерически закричала она на Веренского. — Ты заставляешь меня возвращаться сюда снова и снова. Мерзавец! Ничтожество! Ты мучишь меня своим подлым упрямством. Я ненавижу тебя!
Прокричав еще несколько раз «ненавижу», она бросилась в темный зев анфилады и пропала.
Веренский скулил, сидя на полу.
— Вставайте уже, — сварливо посоветовал Сила Михалыч. — Свою порцию побоев вы на сегодня получили. Выпейте коньяку, взбодритесь, и расскажите Максиму Евгеньевичу, как вам удалось отыскать книгу, и что произошло потом. Предысторию он уже знает.
