– Уберите, пожалуйста, – взмолился Хохотва, – меня сейчас стошнит.
– Посмотрите, не те ли это кости, что похитили из вашего музея?
Хохотва склонился над грудой костей, залитых уже подсохшей кровью.
– Похоже, они. Но что же здесь произошло?
– Я думаю, очень скоро все выяснится. Идемте в дом.
Илья торопливо достал знакомый Хохотве пистолет и передернул затвор. Он пытался сохранять на лице невозмутимое выражение, но это плохо ему удавалось. Хохотва видел, что товарища трясет, да и сам он после вида обезглавленного трупа испытывал просто-таки животный страх. Превозмогая себя, Безменов приблизился к входной двери и неуверенно протянул не занятую пистолетом руку к ручке, при этом он оглянулся на Хохотву, как бы ища у него поддержки. Хохотва молча кивнул и тоже протянул руку к двери. Так, одновременно они и толкнули ее.
Дверь неожиданно поддалась, поскольку оказалась даже не закрыта на замок, а просто притворена. Она медленно распахнулась, и Илья, а за ним Хохотва вошли внутрь. Осипова они увидели почти сразу. Он сидел прямо на полу, привалившись к стене. Падавший из окна напротив яркий солнечный свет хорошо освещал полуприкрытые глаза, редкую щетину, покрывшую щеки и подбородок. Лицо Осипова, там, где отсутствовала щетина, казалось совершенно белым. Оно походило на жуткую маску, лишенную даже намека на человеческую гримасу.
– Готов, – хриплым шепотом произнес Илья, – допрыгался частный детектив.
– Минуту, – Хохотва нагнулся и осторожно тронул журналиста за плечо.
Тот судорожно вздохнул и едва заметно шевельнул веками.
– Уже легче, – перевел дух Безменов. – Что с тобой? – обратился он к Осипову. – Ты ранен? Ну, отвечай же!
Осипов молчал.
– Отвечай, идиот!!! – заорал Илья. – Ранен или нет?! Мы, понимаешь, сутки не спим, несемся неведомо куда… Говори, что здесь произошло? Кто оторвал голову Джорджу? Да рассказывай ты наконец. Где хозяин дома? Что тут случилось? Как ты-то сюда попал?
Осипов пошевелился, пытаясь подняться. Хохотва и Безменов подхватили его под руки.
– Я сам, – сказал он без всякого выражения. – Вполне могу двигаться без посторонней помощи. Идемте туда.
– Куда?
– Дальше в дом.
Оба, точно завороженные, машинально пошли следом за журналистом.
– Вас интересует хозяин, – все так же без выражения произнес Осипов, – вот он. – Журналист кивнул на человека, лежавшего на большом диване. – Спит. Видите? Можете попытаться разбудить, не бойтесь.
– Так что здесь произошло? – в который раз повторил Илья. – Мы ждем объяснений.
– Объяснений? Что произошло? А произошло именно то, что и должно было произойти. «Я уже не тот, что был вчера», – неожиданно пропел он.
– Что за чушь! Зачем убили Грибова?
– Джорджа? Часть ритуала. Необходимо. Нужна жертва.
Осипов говорил односложно и монотонно, словно за него вещал незримый суфлер.
– К тому же он в самый неподходящий момент решил сфотографировать обряд. Вдруг вспомнил, что он великий фотограф. Ну и… – Он не договорил, посмотрел на Илью. – А вы зачем сюда приехали?
– Как зачем? Тебя, дурака, искали. Думали уж невесть что. И, видимо, не напрасно. Ты как-то странно выглядишь, словно не в своей тарелке. А ты не пил?
– Пил? Пил… – Он слабо усмехнулся. – Да нет, дружок, не пил я. Тут другое.
– Что же?
– Я, понимаешь ли, стал оборотнем. В меня переселилось некое ирреальное существо…
– Что, что?!
– Вот он, – Осипов кивнул на лежащего на диване, – давно избрал меня в качестве замены. Оборотни, понимаешь ли, тоже имеют возрастной предел. – Он печально улыбнулся. – Все было просчитано и заранее распределены роли. Джордж, физрук, как там его… Шляхтин вроде… Генеральша Сокольская привезла меня сюда… Она, кстати, сестра этого…
– Знаем.
– Знаете? А что вы еще знаете? Для чего все? Почему именно мне уготована столь скорбная судьба? Почему мне? Или вот ему, – он кивнул на лежащего на диване.
– Этот, что ли, оборотень?
– Очевидно.
– И он убил фотографа?
Осипов кивнул.
– А ну вставайте, гражданин! – Безменов потряс лежащего за плечо. – Вставайте, кому сказано!
– Да не встанет он, оставьте свой прокурорский тон, – отозвался Осипов, – до вечера не встанет. До полнолуния. Тогда в последний раз…
– Что в последний раз?
– Превратится… и я тоже…
– Ничего не понимаю! Что за чушь ты несешь? Какие превращения? Совершено убийство. Сейчас я его подниму!
Илья вновь достал пистолет.
– Вставайте, гражданин Комов, вы арестованы!
Осипов хрипло захохотал. Илья испуганно посмотрел на него, настолько казался странным этот смех.
Осипов словно со стороны наблюдал за происходящим вокруг. Ему казалось, будто он стоит на дне огромного аквариума под названием «жизнь», а вокруг колеблется в такт еле заметному движению времени странная и в тоже время до последнего витка знакомая, раз и навсегда отлаженная суть вещей. Вот его друг-приятель, Илья Безменов, суетится, старается казаться обычным веселым циником, а на деле донельзя испуган и абсолютно ничего не просекает; вот ученый-этнограф с дикими глазами, Марк Хохотва, чей смятенный разум с трудом воспринимает происходящее, однако он пытается разобраться в этом самом происходящем «с научной точки зрения». На деле же они оба, несмотря на то что попали действительно в невероятную ситуацию, даже не подозревают, насколько она необычна, насколько выбивается из всего, о чем они до сих пор знали.
Вот на диване лежит кинорежиссер Комов, он же Сергей Пантелеев, человек и в то же время не человек. И он тоже не обрел того, к чему так всегда стремился: власти над людьми, независимости, уверенности в своей исключительности. Он всегда считал, что в силу снизошедшего на него существа или духа, там, в глухих лесах под Югорском, он отличается от прочих. А на деле он оказался как все, и, несмотря на свое кажущееся могущество, так же лебезил, интриговал, пресмыкался, пробиваясь «в люди». Единственное отличие его от других – возможность безнаказанно убивать. Убийства эти не очищали, не поднимали, как он считал, над толпой, они делали его еще тусклее и обыденней. Гаденьким делали. Когда он прикончил директора детского дома и его жену, то испытал в первый раз настоящее потрясение, а потом жертвы, приносимые тому, кто сидит внутри, стали даже скучны. Так рабочий на бойне орудует ножом и кувалдой, не испытывая при этом никаких эмоций.
Он считается известным, талантливым, но сам знает, что все это лишь иллюзия. Он страшно рад, что наконец избавился от проклятого существа, он надеется, что жизнь наполнится смыслом и удастся отмыться, но глубоко ошибается.
Сестра Пантелеева, генеральша Сокольская, тоже всю жизнь пытавшаяся обрести счастье, которое, как она считала, покоится на материальном успехе, так и не достигла своей цели. Деньги – прах. Сын – единственное, что было для нее по-настоящему дорого, мертв, за него она так и не отомстила, и это гложет, словно угнездившаяся во чреве змея.
