Новости эти застигли Замятина врасплох. Он слишком долго просидел в этом маленьком монастыре в Гималаях. Он чувствовал, что власть начинает ускользать из его рук, а ведь он только учился владеть ею с достаточной ловкостью. Сейчас все зависело от мальчика — больше, чем когда-либо. И поражение Унгерна, и свержение Кхутукхту, и возвышение Замятина, который должен был стать вице-королем Востока. Пусть другие руководят ячейками, партиями и армиями, но чем обернутся в конечном итоге их усилия без поддержки, которую им может оказать только этот мальчик — Спаситель?
Как он и предвидел, он уже достиг успеха. Волнения в Улиассутае были только началом. Он встретился с Саин Нойон Ханом и одним из князей из его аймака, рода, с человеком по имени Дамджинсурен, и представил им мальчика. Все прошло в точном соответствии с его планами — оба человека и сопровождавшие их ламы признали Самдапа как нового Кхутукхту и пообещали свою поддержку как моральную, так и военную. Они дали ему письма к другим князьям — Тушету Хану и Сецен Хану, — а также к главам нескольких основных монастырей.
Каким-то образом — он не мог этого объяснить, хотя восхищался этим, не признаваясь даже самому себе, — мальчик очаровывал всех, с кем он встречался. Он не просто играл свою роль, в нем было нечто большее. Возможно, все просто заключалось в том, что Самдап всю свою жизнь был богом и вел себя соответственно. Ему даже не надо было играть: он действительно верил, что он Майдари Будда. Но монголы, равно как и тибетцы, давно привыкли к маленьким мальчикам, которые ведут себя как божки — и, тем не менее, они выказывали Самдапу неподдельное уважение.
Монголия была разделена на несколько больших провинций, аймаков, каждая из которых, в свою очередь, делилась на несколько хошунов. Замятин подсчитал, что его полностью поддерживают десять хошунов — точнее, не его, а мальчика, что для него было одним и тем же. Монголию должны были охватить волнения, а он позаботился о том, чтобы их участники были вооружены.
Главным для него было заставить мальчика идхи дальше. Молва уже шла по Монголии, и если то, что он i слышал об Унгерне, было хоть отчасти верно, барон не остановится ни перед чем, чтобы сокрушить восстание, зреющее прямо у него под носом. Каждую ночь Замятин и мальчики останавливались в юртах разных кланов, двигаясь по стране довольно запутанным маршрутом, никогда не идя по прямой линии, никогда не задерживаясь в одном месте достаточно долго для того, чтобы можно было легко их выследить.
Завтра они должны были отправиться в Ургу. Саин Нойон Хан должен был организовать серию восстаний на западе и севере страны, а Замятин и мальчики должны были тем временем на лошадях добраться до столицы. К тому времени, когда они должны были оказаться там, внимание Унгерна будет занято другим. Они войдут в город с помощью нескольких своих сторонников. Замятин планировал связаться с Сухэ-Батором и другими революционерами, объяснить им, что происходит, и возглавить их выступление.
Самдап, шедший впереди него, остановился и сел на обочину дороги. Замятин медленно подошел к нему, держа под уздцы пони Уильяма.
— Что случилось? — спросил он.
— У меня болят ноги, — ответил Самдап.
— И что, по-твоему, я должен сделать? — резко бросил Замятин. Его собственные ноги тоже болели. — Нам еще надо пройти несколько километров. Ты хочешь провести ночь здесь, в окружении волков?
Но, несмотря на то, что русский был резок, мальчик ему нравился. Действительно нравился. Да и Уильям тоже. Он просто не знал, как показать свою симпатию к ним. Он никогда этого не делал. Никто никогда не говорил ему, как это делается.
Урга
Урга беспокойно ворочалась под солнцем, зажатая в низине темными горами. На нее падало достаточное количество солнечного света, спускающегося с безоблачного, улыбающегося неба, но как только он касался ее узких тропинок и зловонных улиц, как тут же утрачивал весь блеск, становясь серым и болезненным. Крыши домов были позолоченными, а верхушки храмов были украшены солнечным светом и драгоценными камнями, но сами здания были окутаны тенями, и отражавшийся эхом по всему городу звук огромных труб казался скорбным и крайне вялым.
Меланхоличная равнина, на которой на несколько километров вытянулся город, была окружена горами.
Сам город делился на три части: Май-Май-Ченг, китайский торговый квартал, находившийся на востоке, чьи магазины и склады были сейчас пустыми и заброшенными; Гандан, серый город лам, с его храмами и учебными заведениями, в которых изучали теологию и медицину, лежал в западной части; и центр, Та-Кхуре, где за толстыми стенами, выкрашенными в тускло-красный и белый цвета, обитал Живой Будда, бродивший по комнатам, полным священных реликвий и тысяч тикающих часов, каждые из которых показывали разное время. Время здесь ползло с таким неприятным звуком, от которого по коже бежали мурашки, — он напоминал звук, с которым сползает по склону горы лед.
Медленно двигались процессии паломников, ходивших или ползавших вокруг своего бога под звуки труб, гонгов и голосов десяти тысяч священнослужителей — мечтательных, дрожащих, отдающихся эхом. Все было как прежде, ничего не менялось, не было никаких новшеств — кроме действующих лиц. Они были в древних одеяниях и произносили древние слова, поворачивались и кланялись там, где это положено было делать, зажигали нужные благовония — как это делали до них поколения актеров, как это делали они сами в своих предыдущих жизнях. Точные, вычурные манеры и слова — ни одного нового звука, ни одного нового жеста. А в покоях Будды тикали и звонили в тишине будильники.
В центре мрачно восседал одетый в ярко-красные одежды Роман фон Унгерн Штернберг, и глаза его после бессонных ночей казались тяжелыми. Он сидел в центре своего военного лагеря, состоявшего из множества теплых палаток, и планировал небольшой апокалипсис. Он пил из крошечной чашки китайский чай и курил черные ароматизированные сигареты, но мысли его были далеко.
Он встал и подошел к выходу из юрты. Она находилась во дворе заброшенного торгового дома, принадлежавшего великому дому Шанси, хозяином которого являлся Та Шенг Куэй. По решению Унгерна, здесь расположился бурятский полк под командованием Сухарева; поблизости были монгольский и татарский полки, возглавляемые Баир Гуром и Резухиным. Но Резухин две недели назад ушел на юг с русским отрядом и до сих пор не вернулся.
Город наполнял его ноздри каким-то странным запахом, пряным и кислым, смесью святости и продажности, смесью безгрешности с жадностью и простой, примитивной человеческой сущностью. Он не выбирал Ургу — злой рок сделал за него этот выбор и направил его сюда, чтобы он служил его целям.
