Майлз перенес вес тела на выставленную вперед ногу и ударил Сета плечом в грудь.
Прежде чем завалиться на частично видимую, частично скрытую темнотой платформу, единственную надежную опору среди бушующего вихря, Майлз услышал пронзительный крик Сета. Боковым зрением он увидел, как тощая тварь с красной головой стиснула в жутком объятии машущего руками портье. Существо походило на краба, который клешнями засовывает в челюсти еду.
Затем голова Майлза на мгновение погрузилась в заросли папоротника и колючие прутья, а в следующий миг ударилась о холодную мертвую плоть. Он рывком отстранился от края, переместив свое тело за спасительную черту.
И видел Эйприл только от талии и ниже. Верхняя ее часть была словно отрезана краем платформы. Ее затягивало в пустоту нечто, по счастью почти скрытое темнотой. Стоя на коленях, Майлз тянул Эйприл за лодыжки, он вопил несколько секунд, прежде чем осознал, что это его собственный крик. Хватаясь онемевшими пальцами то за одну ногу, то за другую, он вытянул Эйприл на пол, которого по-прежнему не видел. Девушка закачалась из стороны в сторону, обхватив руками лицо, ослепленное и пронизанное жутким морозом.
Напрягая последние силы, крича так, что едва не лопались связки, Майлз снова взял ее за обтянутые сапогами лодыжки. Пятясь спиной к выходу, откидываясь назад, словно на веслах в ялике, Майлз тащил Эйприл за собой. Через открытую дверь, обратно в коридор.
Она пошевелилась. На полу, рядом с ним, лежа под стеной напротив двери, которую Майлз захлопнул, когда они вывалились наружу, замороженные и бредящие. По другую сторону того, что казалось обычной комнатой. Последние отголоски ураганного ветра и пронзительные крики проклятых наконец-то затихли.
Эйприл закопошилась и издала какой-то звук. Всхлип. Майлз развернулся к ней, скрытой тенями и собственным пальто.
— Эйприл, Эйприл, Эйприл.
Он бормотал прежде всего для себя, чтобы ощутить в этом кошмарном месте что-нибудь реальное и знакомое.
— Это я, я здесь, милая.
Он протянул руку, чтобы коснуться ее кисти, но Эйприл дернулась, пряча конечности под пальто, закрывая лицо и негромко всхлипывая.
— Больно, — прорвался ее голос из рыданий.
— Эйприл, это я, Майлз. Все в порядке, милая. Я здесь.
Но она не отвечала, а только дрожала под своим пальто, вжимаясь в стену.
Оглядевшись в темноте по сторонам, Майлз убедился, что все двери закрыты. Где-то в глубине души зажглась и разгорелась искра гнева. Он встал на колени.
— Полиция уже едет, — прокричал он в гулкую пустоту. — Вы слышите?
Эйприл тихонько плакала и раскачивалась вперед-назад, словно от нестерпимой боли. Когда глаза немного привыкли к темноте и Майлз сумел разглядеть девушку, то понял, что она крепко прижимает к телу руки, низко опустив голову. Она серьезно ранена. Надо увести ее отсюда. Немедленно.
Эйприл поднялась с пола, не сопротивляясь, послушно встала на ноги, как будто привыкла, чтобы ею управляли. Но она по-прежнему не отрывала руки от груди, шла, сгорбившись, опустив лицо в пол, пока они не выбрались из квартиры на площадку перед лифтом, залитую желтым светом.
— Покажи мне, Эйприл. Покажи, где болит.
И только тогда она открыла ему свои раны.
Он увидел почерневшую кожу на запястьях и кистях рук, которые она выставляла перед собой, отбиваясь от ужасов из темноты. Эти недавно прелестные белые ручки теперь тускло поблескивали, словно обтянутые сыромятиной или съеденные морозом. И пальцев на них не хватало.
Покалеченные руки дрожали, когда Эйприл наконец подняла на Майлза лицо, бледное и в подтеках от слез, показав ему ту половину головы, с которой были начисто сорваны волосы.
Он прижал ее к груди, тяжело глотнув, крепко зажмурился и вспомнил, как выглядела та тварь, которая преследовала их до самого порога. Нечто, двигавшееся на четвереньках, вцепилось в Эйприл уже в дверном проеме. Пока она не ударила ногами. Всадила в него острые каблуки, собрав в кулак последние силы и остатки разума. Отшвырнула чудовище, словно вязанку хвороста. И Майлз знал, что чудовище, которое исчезло, утащенное обратно в кипящую пустоту, было всем, что осталось от Феликса Хессена. Майлз стоял к художнику достаточно близко, чтобы снова увидеть, и, вероятно, видеть каждую ночь до конца своих дней, как Хессен тянется к девушке длинными и тощими костлявыми руками.
Стивен метался по тесной гостиной, задевая штанинами форменных брюк неподвижные ступни Дженет, которые торчали из-под наброшенного на ноги одеяла в шотландскую клетку.
— И вот теперь Сета нигде нет. Полагаю, они забрали его без остатка. Поразительно, что такое происходит на самом деле! Понимаешь, я просмотрел утром пленки, прежде чем стереть и заново поставить на запись. Сет из здания не выходил. Видно, как он идет от стойки к лифту с этой девчонкой, Эйприл, и больше ничего. Он больше не спускался. Только представь, дорогая. Он так и не спустился! Но и в шестнадцатой квартире ничего нет. Я обыскал все, до последнего дюйма. Пусто. То, что, по-видимому, приходило, снова свернулось. Забрало, что ему нужно, а потом растаяло без следа. Полиция желает видеть Сета, но им придется здорово попотеть, разыскивая его.
Стивен засмеялся, однако в его смехе не было веселья. Он присел на диван, по которому беспокойно ерзал на протяжении последних десяти лет так, что обивка уже лоснилась.
— Девушка уехала, ее увезла «скорая». И выглядела несчастная так себе.
Консьерж отхлебнул виски и поморщился, когда обожгло горло, после чего махнул булькнувшей бутылкой на безмолвную, неподвижную жену. Она следила за ним живыми глазами.
— Очевидно, все пошло не по плану, дорогая. Я понял это в тот момент, когда ее дружок, или кто он там ей, вытащил меня среди ночи из постели. Да, дорогая. Предполагаю, что план не сработал.
В следующий миг Стивен собирался спросить жену, не ощущает ли она запах, эту жуткую вонь чего-то горелого и гнилого одновременно. Но не успел. Он увидел, как за кругом света от торшера, в крохотной прихожей перед дверью возникла невысокая фигура.
Ребенок стоял неподвижно и не пытался войти в гостиную, за что они оба были ему признательны. Учитывая смрад, предваривший появление сына, старший портье бы не удивился, если бы его непокрытая голова до сих пор дымилась.
Стивен поднялся и сглотнул комок в горле. Дженет принялась издавать безумные стоны, зарождавшиеся где-то в глубине груди. Она раскачивалась в инвалидном кресле у окна, напрягая те немногие мышцы живота, которые еще функционировали после трех инсультов, последовавших друг за другом и уничтоживших девяносто процентов ее нервной системы в ту ночь, когда она отважилась подняться в шестнадцатую квартиру, чтобы в первый раз встретиться со своим мертвым сыном.
