— Доченька, милая, пожалуйста, кушай кашку.
Павел улыбнулся. Инна говорила жалобным голосом, и откровенно забавлялась, войдя в роль. Он затаил дыхание, стараясь ничем не выдавать своего присутствия.
Тон Инны стал строгим.
— Даша, ты слышишь? Мама сказала, чтобы ты ела кашу. Пока все не съешь, из-за стола не выйдешь. Что? Не хочешь слушаться? Так, — Инна встала, тряхнула волосами. — Зовем отца. Папа! Господи, да где же он? Павел! Иди сюда! — и — грубым голосом: — «Чего тебе?»
Павел прижал ладонь ко рту, чтобы не рассмеяться, когда Инна пыталась изображать его.
— Я говорю, иди сюда! Наша девочка не хочет есть кашу!
Пройдя несколько шагов от дивана, Инна развернулась. Состроила карикатурно-угрюмое лицо: нахмурила брови, сжала губы, напрягла скулы, выпятила нижнюю челюсть.
Гориллообразной, тяжелой походкой — бух! бух! бух! — подошла к дивану.
— «Эй, ты», — сказала она грубым голосом, с угрозой. — «Слушай свою мать, или я тебе мозги вправлю. Быстро!»
Павел, не удержавшись, все-таки издал сдавленный смешок. Инна, вздрогнув, обернулась. На ее лице отразились испуг и смущение.
— Паша? Ты… давно смотришь?
— Пять минут, — Павел подошел к ней, улыбаясь. — Здорово у тебя получается. Особенно я.
— Да? Правда, ерунда какая? От скуки дурею.
Павел взял ее руку.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. А ты?
— Нормально, — Павел взглянул на венчавший подушку чепчик. — А это откуда?
— От верблюда, — Инна, схватив чепчик, натянула его на голову Павлу. — Мое это. Слушай, а тебе идет.
Инна села на диван, опершись локтями на колени и подбородком на руки. Лицо ее стало серьезным.
— Смогу ли я?
Павел, сняв чепец, задумчиво оглядывал его, вертя в руках. Инна покачала головой, кусая губы.
— Мы совершаем ужасную ошибку.
Павел, бросив чепчик в кресло, сел рядом.
— Все ошибки уже сделаны. Тебе не кажется? Пора бы и честь знать. Поверь, мы впервые приняли верное решение.
Инна взглянула на него. В ее глазах Павел увидел отчаяние.
— Ты этого хочешь?
Он помрачнел.
— Неважно, чего я там хочу или не хочу. Мы должны.
Инна встала, прошлась по гостиной. Наморщила лоб.
— Мать — что это такое? Как это?
— Я, как ты догадываешься, матерью никогда не был.
Инна повалилась в кресло.
— Я боюсь, что не справлюсь, — прошептала она, плача.
— Ты же смотрела кино. Представь, что снимаешься в фильме. Сыграй роль. Поверь, все так делают.
Павел встал, подошел к ней. Присел на подлокотник кресла. Инна прижалась к нему.
— Я помогу тебе, — сказал Павел, гладя Инну по волосам. — Я тебя не оставлю.
Раздался звонок в дверь.
Капитан Быстров чувствовал себя неловко — раньше он никогда не бывал в домах богатых людей. Сняв фуражку, он сел за стол орехового дерева, смущенно огляделся.
Павел сел напротив. Инна хотела присутствовать при разговоре, но Павел покачал головой.
— Тебе сейчас нельзя волноваться.
Быстров удивленно взглянул на Инну. Встретив взгляд Павла, нервно кивнул.
— Рад за вас.
Но Павел увидел в его глазах другое: тревогу. Быстрову, как и всем, их связь казалась странной и нелепой. Чем-то противоестественным, как зоофилия или сиамские близнецы.
Он откинулся на спинку стула, сложил на груди руки.
— Что вы хотели?
Быстров взял чашку, сделал робкий глоточек.
— Как видите, я при исполнении, — он пришел в форме. — Думаю, вы знаете, о чем я буду говорить.
— О Судье.
— Убиты еще двое.
Нахмурившись, Павел слушал рассказ Быстрова. Капитан, нервничая, достал сигареты.
— Здесь можно курить?
Павел встал, достал с одной из полок хрустальную пепельницу, поставил перед Быстровым.
Капитан закурил. Его рука дрожала.
— Это невероятно, — он стряхнул пепел. — Все произошло очень быстро. Буквально в какие-то секунды. Ни звука. Ни шороха. Ни крика. Никакого шума борьбы.
Павел молчал.
— Я никогда не видел ничего подобного. Какова наглость! Мне, всему отделению плюнули в лицо. Меня преследуют газетчики. Вчера перед зданием ОВД устроили пикет. Люди требовали, чтобы я прекратил этот ужас.
— Кажется, вы попали в передрягу, — холодно сказал Павел.
Быстров затушил сигарету, вздохнул, провел ладонью по волосам.
— Павел… вы должны помочь мне.
— Должен? — глаза Павла потемнели от гнева. — За каким чертом? Что я получу?
— Вы получите восстановленную репутацию и доброе имя. Ваше дело будет уничтожено. Вы обретете свободу.
Павел вскочил, прошелся по комнате. Провел ладонью по лицу.
— Безумие… Доброе имя? — он горько усмехнулся. — Мне оно не нужно.
— Почему вы упираетесь?
Павел остановился. Взглянул на капитана.
— Мне претит мысль, что я должен остановить Андрея, только для того, чтобы вы получили звание!
— Если я пробьюсь наверх, у меня будет возможность многое сделать. Разворошить осиное гнездо.
Быстров взял фуражку, повертел в руках. Не поднимая глаз, глухо сказал:
— Вы должны помочь людям.
— Людям? — Павел побагровел. — Я не видел от людей ничего, кроме насмешек и презрения! Почему меня должна беспокоить их судьба? Они все лжецы, грабители, насильники и убийцы! Все, что они могут — жрать друг друга!
Павел замолк, шумно дыша. От собственного крика заломило в затылке.
Быстров поднял глаза.
— Вы работали учителем. Чему вы можете научить детей? Трусости? Равнодушию?
— Вот видите, — Павел усмехнулся. — Вы уже судите меня.
— Что происходит?
Павел обернулся. Инна стояла на пороге, сложив руки на груди. На ее лице он увидел печать усталости.
— Ничего, Инна Кирилловна, — Быстров встал, взял фуражку. — Мы уже закончили.
Он сурово взглянул на Павла.
— Я надеялся найти здесь понимание. Но не нашел.
Кивнув Инне, он направился к дверям. Павел провожал его до ворот. Глядя перед собой, Быстров сказал:
— Не надейтесь сбежать, Покровский. У вас с Инной ничего не получится. Вы не начнете новую жизнь. У таких, как вы, ничего не выходит. Вы бездельник, и потому смотрите свысока на всех, кто хоть как-то дергается, пытаясь изменить обстоятельства. Вы не будете счастливы.
— До свидания, — Павел набрал код на замке. Прозвучал сигнал, ворота медленно отворились.
Быстров надел фуражку.
— До свидания. Спасибо за все.
— На здоровье.
Инна, сидя на полу в гостиной, перебирала свои детские игрушки. Павел остановился на пороге. Инна подняла голову.
— Что случилось?
