«Какое у нее страдание в глазах», — подумала Дженни.
Дело было не только во всем том, что обрушилось на девочку в Сноуфилде. Она еще очень хорошо помнила тот солнечный жаркий июльский день, когда, придя домой, обнаружила свою мать умершей от удара. И сегодняшние события заставили ее вспомнить это и заново пережить все, что было пережито тогда. Заставили резко, внезапно, грубо.
— Я уже в порядке, — сказала Лиза. — Я все еще боюсь того, что может случиться с нами. Но я уже не боюсь его. — Она посмотрела вниз, на труп, как бы доказывая верность сказанного, но тут же подняла взгляд и посмотрела прямо в глаза Дженни:
— Видишь? Ты уже можешь на меня положиться. Больше я не расклеюсь.
Дженни вдруг впервые осознала, что стала для Лизы примером. Выражением глаз и лица, тоном, жестами Лиза уже бессчетное количество раз, сама не сознавая того, высказала свое уважение к Дженни и восхищение ею; уважение и восхищение гораздо большие, чем сама Дженни могла бы предположить. Не прибегая для этого к словам, девочка высказала Дженни нечто глубоко ее тронувшее: «Я тебя люблю; но больше того, ты мне нравишься; я горжусь тобой; по-моему, ты просто потрясающая сестра; и, если ты будешь со мной терпелива, я добьюсь того, что ты тоже сможешь мною гордиться и будешь счастлива, что у тебя такая младшая сестренка».
Столь видное место в мире Лизиных авторитетов явилось для Дженни полной неожиданностью. Из-за разницы в возрасте и еще потому, что она почти не бывала дома с тех пор, как Лизе исполнилось два года, Дженни казалось, что она должна быть для девочки практически посторонним человеком. Новая грань их взаимоотношений и польстила Дженни, и заставила ее почувствовать признательность к сестре.
— Я и так знаю, что могу на тебя положиться, — заверила она девочку. — Ничего иного я и не думала.
Лиза застенчиво улыбнулась.
Дженни обняла ее и притянула к себе.
На несколько мгновений Лиза изо всех сил прижалась к ней, а потом, когда они разомкнули объятия, спросила:
— Так все-таки... ты нашла какое-нибудь объяснение того, что же здесь произошло?
— Ничего такого, что можно было бы счесть разумным.
— И телефон не работает, да?
— Не работает.
— Значит, он не работает во всем городе.
— Возможно.
Они подошли к двери и вышли на улицу, на мощеный тротуар.
Оглядев молчащую улицу, Лиза проговорила:
— Все мертвы.
— Ну, мы не можем этого утверждать.
— Все, — тихо и печально повторила девочка. — Весь городок. Абсолютно все. Это чувствуется.
— Сантини не мертвы, они исчезли, — напомнила ей Дженни.
За то время, что Дженни и Лиза пробыли в полицейском участке, над горами взошла луна, светившая сейчас в три четверти своего диска. В укромных уголках, куда не доставал свет от окон, витрин и уличных фонарей, серебристый свет луны высветил новые причудливые тени. Он как бы накрыл городок вуалью, которая к одним предметам приникла плотнее, к другим — свободнее, придав их очертаниям некую расплывчатость и заставив их казаться гораздо таинственнее и мрачнее, чем в полной темноте.
— Кладбище, — проговорила Лиза. — Весь городок — кладбище. Давай-ка сядем в машину и поедем за помощью.
— Ты же понимаешь, что мы не можем этого сделать. Если болезнь уже...
— Никакая это не болезнь.
— Мы не можем быть в этом уверены.
— Я уверена. Полностью. Да ты и сама говорила, что почти исключаешь болезнь.
— Но пока есть пусть даже самая ничтожная вероятность, что это все-таки какая-то зараза, мы должны считать себя находящимися как бы в карантине.
Лиза, кажется, впервые обратила внимание на револьвер.
— Это револьвер полицейского?
— Да.
— Он заряжен?
— Из него трижды стреляли, но в нем еще есть три патрона.
— Стреляли во что?
— Хотела бы я знать.
— Ты решила его взять? — спросила, вся дрожа, Лиза.
Дженни посмотрела на револьвер, который она продолжала держать в правой руке, и утвердительно кивнула.
— Пожалуй, да. На всякий случай.
— Д-да. Но ведь... ему-то это не помогло, верно?
Они двинулись вдоль Скайлайн-роуд, поочередно попадая то в густую тень, то в свет: натриево-желтый — уличных фонарей, бледный, фосфоресцирующий — луны. С левой стороны улицы через равные интервалы росли посаженные деревья, с правой были магазины. Они прошли мимо магазина сувениров, небольшого кафе, мимо принадлежащего Сантини магазина лыжных принадлежностей. У каждой из витрин они останавливались и всматривались внутрь, стараясь увидеть какие-нибудь признаки жизни, но нигде их так и не обнаружили.
Прошли они и мимо нескольких жилых домов, выходивших прямо на тротуар. Возле каждого из них Дженни поднималась на крыльцо и звонила в дверь. Никто нигде им не открыл, даже в тех домах, где в окнах горел свет. Вначале она хотела подергать двери и, если бы они оказались не заперты, зайти внутрь. Но потом решила не делать этого, поскольку предполагала — так же, как и Лиза, — что если они даже и найдут внутри хозяев дома, то, скорее всего, окажутся в таком же кошмарном состоянии, что Хильда Бек и Пол Хендерсон. Надо найти живых, уцелевших, свидетелей и очевидцев. Трупов с нее уже хватало.
— Тут нет где-нибудь в окрестностях атомной станции? — спросила Лиза.
— Нет. А что?
— А большой военной базы?
— Тоже нет.
— Я подумала, что, может быть, это... радиация.
— Радиация не убивает так быстро.
— А если это какая-то очень сильная вспышка радиации?
— Тогда жертвы выглядели бы совсем не так, как то, что мы видели.
— Не так?
— Были бы ожоги, волдыри, повреждения тканей.
Они подошли к парикмахерской, в которую всегда ходила Дженни. Внутри никого не было, что для обычного воскресенья было бы только естественно. «Интересно, что произошло с владелицами — с Мэдж и Дэйни», — подумала Дженни. Ей нравились и Мэдж, и Дэйни, и она искренне надеялась, что те уехали на весь день из города, куда-нибудь к своим парням в Маунт-Ларсон.
— А если яд? — спросила Лиза, когда они отошли от парикмахерской.
— Как может отравиться сразу весь город?
— Какая-нибудь испорченная еда.
— Ну, только если весь город выехал на пикник и все ели одно и то же: зараженную свинину, испорченный картофельный салат, что-нибудь в этом духе. Но ведь ничего подобного не было. Общегородской пикник бывает здесь только раз в году, четвертого июля[2].
— Отравленная вода?
— Только если все выпили ее одновременно, и потому ни у кого не было возможности предупредить других.
— То есть это практически невозможно.
— А кроме того, то, что мы видели, совершенно непохоже ни на один из всех известных мне видов отравлений.
