Про старуху какую-то выдумал и прямо мимо нас – к врачу.
– Во-первых, я сама разберусь, как своего сына воспитывать, – немедленно заступилась мать. – А во-вторых, зря волнуетесь. Нам в этот кабинет не нужно. Мы совершенно к другому врачу сидим. Федор, – переключилась она на меня. – Пошли! Иначе очередь пропустим.
И она поволокла меня за собой. Вслед нам неслись возмущенные вопли теток. Мать стала меня на ходу отчитывать:
– Куда тебя понесло? Зачем ты полез в этот кабинет? И что ты там наплел про какую-то старуху?
– Ничего я не плел. Старуха была, – вырвалось у меня.
В следующую секунду я горько пожалел об этом. Потому что мать, смерив меня пронзительным взглядом, осведомилась:
– Где была старуха? И что она делала? «Ну, попал, – пронеслось у меня в голове. – Господи, что же мне ей объяснить?»
– Ну-у, – медленно начал я вслух, – старуха была в коридоре, где мы сидели. А этот мальчик с тысячью болезней втесался в нее. Я хотел ей помочь, а потом увидел, что она платок уронила. Бросился догонять, а она вдруг раз – и исчезла.
Мать не сводила с меня глаз.
– Федя, зачем ты врешь?
– И не думаю, – я пытался найти в сочиненной на ходу истории слабое звено, но не находил.
– Нет, врешь, – повторила мать.
– Не вру, – решил стоять до последнего я.
– Тогда покажи мне платок старухи, – потребовала мать.
Я порылся в кармане и извлек на свет свой собственный носовой платок.
– Это твой, – не поддалась на уловку мать.
– Правильно, – кивнул я. – А старухин я, видимо, потерял, когда тетки из очереди на меня налетели.
– Никакой старухи в коридоре не было, – снова заговорила мать.
Это уж слишком. Ладно, платок. Но старуха-то действительно была. Поэтому я с чувством собственной правоты ответил:
– Может, ты еще скажешь, что мальчик с тысячью болезней ни на кого не налетал?
– Налетал, – неожиданно тихо проговорила мать. – Только не на старуху, а на колонну. Ой-ой–ой! Наша очередь! Ты, Федор, пока посиди. Я одна зайду к врачу. А потом тебя позову.
Она юркнула в кабинет. Дверь перед моим носом захлопнулась. Я совершенно не врубался в ситуацию. Предположим, мать была так увлечена болтовней, что не заметила в коридоре старуху. Это еще более или менее объяснимо. Хотя тоже странно. Колонну-то она заметила. Кстати, о колоннах. Никогда раньше не слышал, чтобы они шипели. Кроме того, я совершенно четко разглядел всю в черном старуху. А колонны тут грязно-розового цвета. Ну, хорошо. Допустим, я ошибся. Но почему врачу собирались показать меня, а пошла в результате к нему моя мама?
Впрочем, на последний вопрос я вскоре получил ответ. Дверь кабинета приоткрылась. Мать поманила меня внутрь.
– Заходи, Феденька, заходи! – голос ее звучал неестественно ласково.
Я насторожился и не спеша вошел. За столом сидела толстая тетенька в белом халате и белой шапочке. Больше всего она смахивала не на врача, а на повара. Увидев меня, она так радостно улыбнулась, будто хотела предложить что-нибудь вкусное.
– Ну, здравствуй, Федя. Меня зовут Капитолина Аркадьевна. Давай, раздевайся. Мы сейчас тебя послушаем.
Раздеваться мне не хотелось.
– Да я, знаете ли, вообще здоров.
– Охотно верю, – опять улыбнулась Капитолина Аркадьевна. – Но я ведь твой новый врач. Познакомиться надо.
– Ну, если познакомиться, – и я начал расстегивать рубашку.
Капитолина Аркадьевна принялась тщательно меня слушать.
– В легких чисто. Сердце хорошее, – наконец, вынесла мне приговор она. – Теперь открой пошире ротик и покажи горлышко.
Я исполнил просьбу и постарался как можно сильней высунуть язык. Докторша осталась довольна.
– А теперь поглядим, что у нас там с глазиком.
Тщательно изучив мой фингал, она повернулась к матери:
– С виду ничего серьезного. Ну-ка, Федя, садись. Сейчас давление будем мерить.
Давление у меня оказалось нормальное. Как, впрочем, и «животик», который мне щупали, уложив на тахту.
После «животика» мне велели встать и подвергли тщательному осмотру и ручки и ножки. Капитолина Аркадьевна почему-то все человеческие органы называла уменьшительно-ласкательно.
– Все в норме, – наконец выразительно покосилась она на мою мать. – Но я на всякий пожарный советую проконсультироваться у невропатолога. Тем более у него сейчас прием. Правда, к нему нужно записываться заранее, но я вас сама отведу.
– Зачем к невропатологу, если я в норме? – мне не улыбалось идти к еще одному врачу.
– Федя, так нужно, – ответила Капитолина Аркадьевна. – Я хочу наверняка исключить сотрясение мозга. Ведь тебя все-таки ударили по голове.
– По глазу, – уточнил я. – И потом, чего ты так волнуешься? Если все нормально, невропатолог посмотрит тебя и отпустит. Всего пять минут, – сказала врачиха.
Я тяжело вздохнул. Мое сотрясение мозга в первую очередь нужно было исключить из головы моей мамы. А это даже для хорошего невропатолога задача совсем не простая. Словом, я сдался.
– Ладно. Ведите.
Капитолина Аркадьевна, заперев кабинет, поднялась с нами на третий этаж и провела без очереди к невропатологу. Это был высокий, очень худой человек, с черной взъерошенной шевелюрой, черною же бородкой клинышком и в круглых очках, которые придавали ему сходство с совой-дистрофиком. И в имени его тоже было что-то совиное. Его звали Саввой Моисеевичем. Это я выяснил из карточки, приколотой к его халату, и невольно усмехнулся.
– Я разве рассказал тебе анекдот? – с ходу обиделся невропатолог.
– Вы – нет, – пытался выйти из неудобного положения я.
– Значит, сам вспомнил? – не сводил с меня совиного взора Савва Моисеевич. – Тогда излагай.
Вот привязался, с возмущением подумал я. Мы что сюда пришли анекдоты рассказывать?
– Ну, не хочешь, не надо, – махнул рукой сова-дистрофик. – Так. На что жалуемся?
– Ни на что! – выпалил я.
– Не слушайте его, – вмешалась мать. – Он вчера получил серьезную травму глаза.
– Знаю, знаю, – важно кивнул несколько раз невропатолог. – Капитолина Аркадьевна вкратце ввела меня в курс дела. Так что, приступим. Садитесь, мой юный друг.
И он указал мне на стул рядом с собой. Едва я уселся, он принялся задавать мне вопросы один глупее другого.
– Ты после удара сознания не терял?
– Даже не думал, – категорически опроверг я инсинуации Саввы Моисеевича.
– Думать для этого совершенно необязательно, – нервно зашмыгал маленьким крючковатым носом врач. – Ты просто падаешь в обморок.
– Я не падал.
– Ве-ли–ко-лепно, – потер костистые руки Савва Моисеевич. – А тошноты у тебя вчера или сегодня не было?
– Нет, – решительно отбил новый выпад я.
– А по-моему, его подташнивало, – объявила мать. – Потому что он очень плохо пообедал, а ужинать вообще отказался.
