– Нет, – решительно отбил новый выпад я.
– А по-моему, его подташнивало, – объявила мать. – Потому что он очень плохо пообедал, а ужинать вообще отказался.
– Пообедал я как раз нормально, – внес ясность я. – А от ужина отказался, потому что спать хотел.
Глаза за очками совиного доктора хищно блеснули. И весь подавшись ко мне, он вкрадчивым шепотом осведомился:
– Так. Так. Значит, у тебя была сонливость?
Против этого я ничего не мог возразить и кивнул.
– Так, так, – повторил врач и начал дробно стучать карандашом по столу. – А голова у тебя случайно не кружится?
– Случайно нет. И не случайно тоже, – я уже едва сдерживался.
– А сынок у вас с юмором, – хохотнул доктор. – Теперь скажи мне: ты помнишь, что произошло до того, как тебе врезали, во время того, как врезали, и после.
– Все я помню, – буркнул я.
– Может, поделиться? – заговорщицки подмигнул мне Савва Моисеевич.
– Не поделюсь, – он раздражал меня все сильнее.
Невропатолог сперва посмотрел на маму, потом на меня и вновь подмигнул:
– Понятно. Личная жизнь.
Я почувствовал, что невольно краснею. Доктор заставил меня закрыть глаза и дотронуться пальцем до носа. Потом, наоборот, велел открыть их и внимательно проследить за движением его пальца. Прошелся молоточком по моим коленям.
Я надеялся, что все мои страдания уже позади, когда мать вдруг брякнула:
– А вот вы знаете… Может, это, конечно, неважно. Но Федору со вчерашнего дня все время что-то кажется.
– Ма-ама? – угрожающе взревел я.
– Подожди, – перебил меня доктор. – Ну-ка, ну-ка, – с интересом уставился он на мать. – Что, значит, кажется?
– Видите ли, вчера мы с мужем смотрели по телевизору фильм, а Федору показалось, будто мы смотрим какое-то экологическое ток-шоу.
– Экологическое? – с видом энтомолога, открывшего новый вид насекомых, посмотрел на меня Савва Моисеевич.
– Ну, может, я перепутал, – мне хотелось скорее замять неприятную тему.
– Нет, он не перепутал. Он настаивал на своем, – опять вмешалась мама.
– Оч-чень любопытно, – все сильней увлекался Савва Моисеевич.
– Но это еще не все, – подлила масла в огонь его исследовательского энтузиазма моя родительница. – Сейчас, в поликлинике, Федору привиделась в коридоре старуха. Хотя на самом деле никакой старухи там не было.
– Старуха? – переспросил невропатолог. – Положим, для нашей поликлиники – это совсем не экзотика. Бабушки с внуками тут явление постоянное.
– Вот именно, – горячо поддержал я.
– Да вы поймите, – снова заговорила мать. – Ее вообще-то там не было.
– Понятно, – сухо отреагировал врач, однако по его лицу было видно, что он пришел к каким-то выводам. – Федор, объясни мне, пожалуйста, почему ты обратил внимание на эту старуху. Ты с ней знаком? Или вы раньше с ней где-нибудь виделись?
– Да говорю же вам: не было никакой старухи, – плаксиво заявила мать.
– Погодите, – жестом остановил ее невропатолог. – Федор, ответь на мои вопросы.
Я замялся. Положение было трудное. Скажи я, что раньше старуху не видел, меня примут за психа. А если скажу, что видел, наверняка зададут кучу новых вопросов, на которые отвечать мне лично совсем не хочется. Однако перспектива стать психом улыбалась мне еще меньше. Поэтому в результате я выдавил из себя:
– Видел.
– Где? – хором поинтересовались невропатолог и мама.
– Тут. На кладбище, – честно ответил я.
Глава IV
МОЙ ДРУГ МАКСИ-КОТ
В кабинете на мгновение воцарилась гробовая тишина. Глаза доктора совсем округлились. Почти до размера очков.
– На кладбище? – наконец, дрожащим голосом произнесла мать. – Мы ведь только позавчера переехали. Когда ты успел на кладбище побывать?
– Вчера, – коротко пояснил я.
– Та-ак, та-ак, – не сводил с меня научно-исследовательского взгляда доктор. – А теперь скажи мне: кто-нибудь еще эту старушку видел?
– Конечно, – с облегчением выдохнул я. – Жанна видела. Так что, ма, если мне не веришь, можешь у нее спросить.
Опять Жанна, – прошептала мать и многозначительно покосилась на невропатолога.
Тот, едва заметно кивнув, снова обратился ко мне:
– А Жанна старушку видела тоже на кладбище? Естественно, – подтвердил я.
– Федя, подумай-ка хорошенько, вы с Жанной перед тем, как увидели эту черную старушку-бабушку, ничего не ели и не пили?
Это было уже слишком, и я проорал:
– Не ели! Не пили! И даже не курили!
– Федор, – нахмурилась мать, – не хами!
– Я не хамлю, а отвечаю, – в прежнем тоне продолжал я. – Почему, если люди просто пошли погулять на кладбище, надо подозревать их неизвестно в чем?
– Федя, Федя, – примирительным тоном проговорил сова-дистрофик. – Я совсем не хотел тебя обидеть. Но, согласись, кладбище не совсем обычное место для прогулок с девочкой.
– Мы всего-навсего хотели взглянуть на могилу Князя Серебряного, – на сей раз я сказал чистую правду.
– Кого, кого? – уставилась на меня мать.
Взгляд ее сказал мне о многом. Кажется, моя дорогая родительница решила, что я окончательно сбрендил и кроме старухи в черном мне еще пригрезился Князь Серебряный из романа Алексея Константиновича Толстого. Поэтому я поспешил с объяснениями:
– Князь Серебряный – это тот тип, кого вчера под громкую музыку хоронили. Крупный местный авторитет.
– Совершеннейшая правда, – к счастью, поддержал меня сова-дистрофик. – Я даже лично присутствовал на его похоронах. По просьбе руководства нашей поликлиники.
– Вот возле его могилы мы с Жанной и увидали старуху в черном, – скороговоркою произнес я.
– Вы с ней говорили? – задал новый вопрос Савва Моисеевич.
– Вообще, я бы это разговором не назвал, – внес ясность я. – Она объявила нам, что Князь Серебряный на самом деле никакой не князь. А после на склеп упало старое дерево, мы отвлеклись, а когда снова посмотрели, старухи уже нигде не было.
Мне всегда было непонятно одно. Почему, когда говоришь чистую правду, тебе чаще всего не верят? Мать и невропатолог, кажется, окончательно убедились, что с головой у меня не все в порядке.
– А в глаз тебе дали до кладбища или после? – спросил врач.
– После.
– Ну, ну, – задумчиво посмотрел на меня сова-дистрофик. Было неясно, доволен он моим ответом или нет.
Чуть помолчав, Савва Моисеевич велел мне раздеваться.
– Сейчас осмотрю, – добавил он.
– Меня уже у терапевта осматривали.
– Я тебя осмотрю совсем по-другому, – многообещающе проговорил невропатолог.
Тяжело вздохнув, я разделся, Савва Моисеевич тщательно осмотрел мои руки и ноги. Осведомился, не сохнет ли у меня во рту. И, наконец, заглянул мне в глаза. После чего мне было разрешено одеться.
