Если он не сделает этого, всех их, без сомнения, ожидает вечная тьма, если сделает — в темноту может погрузиться он сам.
Что же делать?
Она отпустила его, разжав руки, и сказала быстро, чтобы не передумать:
— Иди, Джеффи, сделай это. Дотронься до нее.
Мальчик бросился к столу, ему не терпелось потрогать эту поблескивающую металлическую штуку. Мгновенно преодолев расстояние до стола, он протянул руку и не раздумывая обхватил рукоятку своими маленькими пальчиками.
В какой-то момент показалось, что его ладони засветились, потом он вскрикнул тонким голосом. Судорога пробежала по его телу, и он замер в неподвижности.
* * *
— Что это?
Что-то потревожило Расалома. Какая-то неприятная волна пробежала в его сознании, нарушив то наслаждение, которое он испытывал, окунаясь в потоки страха и мучений.
Что-то случилось.
Расалом посмотрел наверх, стараясь понять причину. Есть только одно место, откуда это может исходить, — дом Глэкена.
Именно там находится источник беспокойства.
Глэкену все-таки удалось снова его собрать. Он возродил его к жизни. Это и почувствовал только что на себе Расалом.
Но теперь все это ровным счетом ничего не значит.
Сколько надежд зреет в этой комнате — даже трудно себе представить. И здесь же берут начало их будущие страдания. Как сладостно будет видеть осколки их несбывшихся надежд, уносимые ледяным потоком ужаса, когда они поймут, что поражение их окончательное.
Потому что они опоздали. Безнадежно опоздали. Этот мир отрезан от силы, с которой Глэкен находился в союзе. И пусть он соберет здесь хоть сотню, хоть тысячу штук такого оружия, это не будет иметь значения. Бесконечная ночь опустилась над миром. Темная, непроницаемая преграда. Глэкен не сможет вступить в контакт и объединиться с противоборствующей силой.
Пусть попытает счастья. Пусть его полные пафоса единомышленники питают надежды. От этого их поражение станет еще более мучительным.
Ну вот и все. Неприятная волна отступила, поглощенная покровами ночи.
Расалом продолжил свой отдых в ожидании сумерек.
* * *
—Джеффи?
Ее мальчик стоял неподвижно, как каменное изваяние, сжимая рукоятку и не сводя с нее глаз. Сильвия бросилась к нему, услышав, как он закричал. Она подошла к Джеффи вплотную, но не решилась к нему прикоснуться.
— Джеффи, с тобой все в порядке?
Он не двинулся с места, не заговорил.
Сильвия почувствовала, как сердце сковывает страх.
— Нет, прошу тебя, Господи, только не это! Не допусти, чтобы это произошло!
Она обхватила его за плечи и встряхнула, потом схватила за подбородок, повернула лицом к себе. Заглянула ему в глаза. А в его глазах…
— Джеффи! — вскрикнула она. — Джеффи! Скажи что-нибудь! Ты знаешь, кто я? Кто, Джеффи, кто?
Взгляд Джеффи соскользнул с ее лица, задержался на миг на плече, потом стал блуждать по комнате. Глаза его были пусты. Пусты.
Она помнила это выражение лица. Она старалась побороть отчаяние. Аутизм. Джеффи постепенно возвращался в свое прежнее состояние. Слишком много лет она видела его таким чтобы не понять, что случилось.
— О нет! Нет! — простонала Сильвия, обхватив его руками. — О нет… о нет!
«Это не должно было случиться! — подумала она, прижимая к себе безвольное тело Джеффи. — Сначала Алан. Теперь Джеффи… Не может быть, чтобы я потеряла обоих! Не может быть!»
Она перевела взгляд на Глэкена, который наблюдал за ней, потрясенный. Она никогда не чувствовала себя такой потерянной, такой одинокой, глубоко несчастной в своей жизни, и все это по его вине.
— Так вот, к чему все это должно было привести? — спросила она, плача. — Вот к этому! Я потеряла все! Почему? Почему именно я? Почему Джеффи?
Она взяла Джеффи на руки и понесла вон из комнаты, пригвоздив к месту Глэкена и всех остальных последним вопросом:
— Почему не вы?
* * *
Тяжесть в груди Глэкена нарастала по мере того, как он, стоя в противоположном углу комнаты, смотрел на Сильвию, уносящую своего вновь пораженного болезнью ребенка.
«Потому что это война, — мысленно ответил он на вопрос, заданный ею напоследок, — каждая война требует жертв как победителей, так и побежденных».
Даже если он выиграет эту войну, что маловероятно, он станет другим. Навсегда. Никто не может выйти из всего этого невредимым.
Но эти соображения не могли унять его скорбь по мальчику, потерявшему разум.
В мертвой тишине гулко, как выстрел, прозвучало короткое рыдание Кэрол. Билл порывисто обнял ее. Джек стоял, засунув руки в карманы, глядя в пол. А Ба выглядел просто… потерянным. Трудно передать, как он страдал. Боль его госпожи отзывалась в нем еще более мучительной болью. В его глазах, исполненных муки, отражалась происходящая в нем борьба — он не знал, то ли уйти вместе с Сильвией, то ли остаться с остальными.
— Пожалуйста, не уходите, Ба, — попросил Глэкен. — Вы еще можете нам понадобиться. — И он повернулся ко всем: — Теперь мы готовы.
— Как вы можете оставаться таким хладнокровным! — воскликнула Кэрол.
— Я не безучастен к страданиям, — возразил Глэкен. — У меня болит душа за мальчика, а еще больше за его мать. Он утратил способность реагировать на окружающий мир, но он так же утратил способность оценивать себя со стороны, потому не понимает, чего лишился. А вот Сильвия понимает. И мучается за двоих. Но у нас нет времени предаваться скорби. Чтобы жертва не оказалась напрасной, нам нужно предпринять следующий шаг.
— Хорошо, — отозвался Джек. — Что же мы должны делать?
— Соединить рукоятку с клинком.
— Вот как? И тогда все будет готово?
Глэкен кивнул:
— Тогда все будет готово.
— Что же, начнем!
Джек, напрягшись, приподнял рукоятку и поднес к торчащему из пола клинку.
— Подождите, Джек, — остановил его Глэкен. — Сначала вам следует кое-что узнать.
Проще всего было бы позволить Джеку надеть рукоятку на клинок и сделать все остальное. Но единственный способ повести себя честно — это предупредить человека, на что он себя обрекает. Глэкен сожалел, что бесчисленное количество лет назад, когда он впервые прикоснулся к мечу, его никто ни о чем не предупредил.
Но тогда он был таким отчаянным и своенравным. Стал бы он придавать этому значение?
Джек остановился около клинка в ожидании.
— Когда вы соедините клинок с рукояткой, — сказал Глэкен, — вы станете неотъемлемой частью оружия и силы, которая питает его. Разорвать эти узы будет невозможно, как бы вы того ни желали. Никогда!
