Сильвия вытерла слезы:
— Я не могу…
— Просто подойди и сделай это.
Ведя за руку Джеффи, Сильвия, ни на кого не глядя, подошла к инструменту.
— Пустая трата времени, — проговорила она.
И ее слова подтвердились. Она выпустила руку Джеффи, подняла рукоятку, надела на клинок. Ничего!
* * *
Сколько в них пафоса.
Расалом наблюдал, как единомышленники Глэкена по очереди подходят к этому странному конгломерату, объединяющему в себе металлы и неосязаемое духовное начало, подходят, исполненные надежд и благородных порывов, и терпят один за другим неудачу. Он наслаждался нарастающей в комнате атмосферой отчаяния, которая все сгущалась и уже стала почти осязаемой. И еще страх. Он нарастал с каждой минутой.
Когда их маленький тотем распадется, они начнут бросаться друг на друга.
Какое блаженство!
* * *
Глэкен смотрел, как Сильвия снимает рукоятку с клинка и медленно поворачивается. Теперь она больше не избегала встречаться с кем-либо взглядом, и от ее взгляда бросало в дрожь.
— И что же? — В ее ломком голосе слышна была горечь. — Это все, чего мы добились? Алан расстался с жизнью, Джеффи снова погрузился в состояние аутизма, и все это ради чего? Впустую?
— Может быть, это Ник, — предположил Билл.
— Нет, — бросила Сильвия презрительно. — Это не Ник.
— Может быть, устройство неправильно собрано, — сказал Джек, — или, как предупреждал Глэкен, мы опоздали. Может быть, сигнал не может пройти.
— Да, верно, уже слишком поздно, — сказала она, продолжая медленно поворачиваться. — Слишком поздно для Алана и для Джеффи. — В конце концов она оказалась лицом к лицу с Глэкеном. И тут остановилась и свернула глазами. — Но для вас, Глэкен, еще не поздно.
— Боюсь, я не совсем понял вас.
— Нет, вы все поняли. — Она приподняла рукоятку меча повыше, напрягаясь от тяжести. — Ведь он ваш, правда?
— Его предшественник был моим до того, как его переплавили и…
— Он по-прежнему ваш, разве нет?
У Глэкена пересохло во рту.
Сильвия ступила на путь, который ей лучше бы обойти стороной.
— Он больше не принадлежит мне. Теперь его должен взять кто-то другой.
— Но он хочет, чтобы это были вы.
— Нет! — Что она такое говорит! — Я уже отслужил свой век — даже больше, чем век. Теперь кто-то другой…
— Но что, если никто, кроме Глэкена не сможет этого сделать?
— Это невозможно.
Она еще выше подняла рукоятку. Лицо ее исказила ярость.
— Попробуйте. Просто попробуйте это сделать. Посмотрим, что из этого получится. Тогда будем знать наверняка.
— Вы не поняли, — возразил Глэкен. Из пораженной артритом поясницы боль стала отдавать в левую ногу, и он опустился на придвинутый к стене стул с прямой спинкой. — Я уже послужил своему времени. Вы не можете требовать, чтобы я служил еще. Ни у кого нет такого права. Ни у кого!
Он видел, как Джек подошел к Сильвии.
— Успокойтесь, Сильвия. Взгляните на него. Из него песок сыпется. Даже если он согласится, у него не хватит сил бороться с происходящим. — Джек произнес это совсем тихо, но Глэкен расслышал.
Сильвия еще какой-то момент продолжала пристально смотреть на Глэкена, потом покачала головой.
— Возможно, но Глэкен не все нам сказал. Здесь дело в другом. — Она отдала рукоятку Джеку.
— Подумайте, в чем.
Она взяла Джеффи за руку и вышла из комнаты.
Джек опустил взгляд на отливающую золотом и серебром рукоятку, которую сжимал в руке, потом посмотрел на Билла.
— Остался только один человек, который еще не пробовал.
Когда они подвели Ника к клинку, положили его ладони на рукоятку и направили ее так, чтобы она наделась на конец клинка, Глэкен с напряжением поднялся на ноги и пошел по коридору в одну из дальних комнат. Ему нужно было остаться одному, освободиться от воцарившейся в комнате гнетущей атмосферы отчаяния.
Он заглянул в спальню Магды. Магда спала. Последние дни, кажется, она только этим и занималась. И, возможно, это было для нее сейчас наивысшим благом. Он сел у кровати, взял ее руку в свою.
Сильвия, да и все остальные не понимают его. Не представляют, как он устал за всю свою жизнь. Подготовить окончательную победу или хотя бы вступить в решительную борьбу с Расаломом было бы замечательно. После этого он с благодарностью принял бы смерть. Но этого не случилось. Ему суждено умереть во тьме, вместе со всеми.
Нет, он не рискнет даже близко подойти к инструменту Кто знает, какая последует реакция. Все может начаться заново, и он попадет в плен к союзной им силе. В этот раз навсегда.
Я уже выполнил свой долг до конца. Я сделал больше, чем был обязан. Они не вправе требовать от меня что-то еще. Кто-то другой должен вступить в схватку.
— А где мой Гленн?
Вздрогнув от венгерской речи, Глэкен перевел взгляд на кровать и увидел, что Магда проснулась и пристально смотрит на него. Сейчас начнется обычный в таких случаях ритуал. Ее память увязла в событиях Второй мировой войны, когда они оба были молоды, свежи и любовь их только начиналась.
— Я здесь, Магда.
Она вырвала руку:
— Нет. Ты не Гленн. Ты старый. Мой Гленн — молодой и сильный!
— Но я состарился, дорогая, так же, как и ты.
— Ты — не Гленн. — Она повысила голос. — Гленн там, во тьме, сражается с Врагом!
«Во тьме». Часть ее пораженного недугом сознания воспринимала ужасы, которые происходили снаружи, и знала, что все это дело рук Расалома.
— Нет, его там нет. Он сейчас здесь, с тобой.
— Нет! Это не мой Гленн! Он сейчас там. Он никогда не позволит Врагу победить! Никогда! А теперь убирайся, старый дурак! Вон отсюда!
Глэкену не хотелось, чтобы она подняла крик, поэтому он вышел из комнаты.
— И если ты встретишь Гленна, передай ему, что Магда любит его и знает, что он не позволит Врагу вытворять все это!
Слова причиняли боль, обжигали, словно жала, вонзающиеся в шею, в спину, и преследовали его, пока он шел по коридору в гостиную.
Гостиная… Он словно встряхнулся ото сна. Между пятью молчаливыми людьми, находившимися там на расстоянии не больше пяти футов друг от друга, была такая отчужденность, словно их разделяли целые мили, каждый ушел в себя, замкнул створки раковины, оставшись наедине с собственными мыслями. И страхами.
Даже здесь.
Ба сидел, положив ногу на ногу, у противоположной стены, молча, закрыв глаза. Сильвия и Джек сидели далеко друг от друга, устремив неподвижный взгляд в нескончаемую темноту. Даже Билл и Кэрол отодвинулись на диване друг от друга, и хранили молчание.
