Морт вспомнил, как сидел на потертом, пропахшем пивом ковре в своей спальне, читал рассказ и чувствовал, как снова внутри закипает старая зависть.
Он выкинул остальные работы, но этот рассказ оставил себе.., по причинам, в которых ему не особенно хотелось разбираться.
На втором курсе Морт послал свой рассказ в литературный журнал под названием «Осиновый лист». Рассказ вернули с письмом, в котором говорилось, что редакторам рассказ понравился, «хотя финал довольно невнятный». Текст письма показался Морту слегка снисходительным, но удивительно ободряющим: ему предлагали прислать на редакторский суд какое-нибудь другое произведение.
В течение следующих двух лет он послал в журнал еще четыре рассказа. Ни один из них не приняли, но каждый отказ сопровождался персональным письмом. Морт переживал характерную для начинающих авторов смену настроений — от бурного оптимизма до глубокого безверия. Временами он был убежден, что признание его «Осиновым листом» — лишь вопрос времени. Порой приходил к выводу, что весь редакционный совет журнала состоит из отвратительных подонков с карандашными шеями, что они просто издеваются над ним, дразнят, как голодную собаку, показывая ей кусок мяса и убирая его, когда та прыгает. А иногда представлял себе, как кто-нибудь из них достает из конверта его очередную рукопись и кричит: «Еще один рассказ этого придурка из Мэна! Кто на этот раз хочет написать ему письмо?» И все они заливаются смехом, может, даже катаются по полу и утирают слезы с глаз.
Впрочем, Морт не особенно предавался этой профессиональной паранойе. Он понимал, что пишет хорошо и со временем добьется своего. А в то лето, работая официантом в Рокленде, он вспомнил о рассказе Джона Кинтнера и подумал, что этот рассказ до сих пор валяется где-то в чемодане.
Неожиданно появилась идея: он переделает титульный лист и предложит рассказ «Осиновому листу» под своим именем. Морт решил, что это будет неплохая шутка, хотя теперь, оглядываясь назад, с трудом понимал, над кем он хотел посмеяться и в чем именно эта шутка заключалась.
Он помнил, что не собирался публиковать рассказ под своим собственным именем.., если даже в глубине души такое намерение у него и было, то сам Морт о нем не знал. Если бы произошел невероятный случай и рассказ приняли, он бы отозвал его, сославшись на то, что хочет немного доработать текст. А если бы его отвергли, Морт бы чувствовал некоторое удовлетворение, убедившись, что Джон Кинтнер тоже оказался недостаточно хорош для этого журнала.
Словом, Морт Рейни послал рассказ.
И они его приняли.
И Морт Рейни позволил принять его.
И они прислали ему чек на двадцать пять долларов. В сопроводительном письме это называлось «гонораром».
И они опубликовали рассказ.
И Мортон Рейни, преодолевая запоздалое раскаяние по поводу того, что однажды натворил, получил по чеку эти деньги и опустил их в ящик для сбора пожертвований в церкви Святой Катарины.
Но он чувствовал не только раскаяние. О нет.
Морт сидел за кухонным столом, подперев рукой подбородок, дожидаясь, пока сварится кофе. У него отчаянно болела голова. Он не хотел думать о Джоне Кинтнере и о рассказе Джона Кинтнера. История с «Лютиком на дороге» была самым позорным поступком в жизни известного писателя Морта Рейни; ничего удивительного, что он не вспоминал об этом столько лет И сейчас хотел снова забыть об этом. Ему предстоял очень важный день — может быть, самый важный день в его жизни. Может быть, это был последний его день. Моргу следовало бы думать о том, как он пойдет на почту. Морту следовало бы думать о его противоборстве с Шутером, но из головы все не шли события тех далеких лет.
Когда молодой Рейни увидел журнал, настоящий журнал со своим именем над рассказом Джона Кинтнера, он почувствовал себя лунатиком, проснувшимся далеко от своей постели и обнаружившим, что во сне совершил что-то непоправимое. Как он мог позволить этой шутке зайти так далеко? Боже, ведь он всего лишь хотел пошутить, хотел посмеяться…
Но он позволил этой шутке зайти так далеко. Рассказ был опубликован, и в мире существовала по крайней мере еще дюжина людей, которые знали, что это был не его рассказ, — в том числе и сам Кинтнер. И если кому-нибудь из них попадется в руки «Осиновый лист»…
Сам Рейни никому ничего не сказал — разумеется. Он просто ждал, слабея от страха. Все лето и начало весны он ел и спал очень мало; он похудел, и под глазами у него появились темные круги. От каждого телефонного звонка сердце его стучало, как отбойный молоток, он приближался к аппарату на дрожащих ногах и с холодным потом на лбу, уверенный в том, что это звонит Кинтнер, и первые слова, которые он сейчас услышит, будут: Ты украл мой рассказ, и с этим нужно что-то делать. Пожалуй, я начну с того, что расскажу всем, какой ты вор.
Самым невероятным было именно это: Морт прекрасно все понимал. Он прекрасно понимал, что означает такой поступок для молодого писателя, мечтающего сделать себе имя в литературе. Все равно что играть в русскую рулетку с противотанковым ружьем. И все-таки… Все-таки…
Осень догорала, ничего не происходило, и он постепенно начал успокаиваться. Вышел в свет следующий номер «Осинового листа». Предыдущий номер стал реже попадаться в киосках и на библиотечных столах — его похоронили в куче других журналов или перевели на пленку. Хотя по-прежнему в любой момент могло произойти что-то непредвиденное, — и Морт мрачно полагал, что теперь ему предстоит прожить в ожидании катастрофы всю оставшуюся жизнь. Но как это и случается чаще всего, с глаз долой — из сердца вон.
Затем, в ноябре того же года, пришло письмо из «Осинового листа».
Морт держал его в руках, глядя на свое имя на конверте, и дрожал мелкой дрожью. Его глаза наполнились какой-то жидкостью, слишком горячей и едкой для того, чтобы быть похожей на слезы, и конверт сначала удвоил вес в его руке, а затем утроил.
Поймали. Меня поймали. Они хотят, чтобы я ответил на письмо, которое им прислал Кинтнер… Или Перкинс… Или один из студентов класса… Меня поймали.
Он подумал о самоубийстве — очень спокойно и деловито. У его матери было снотворное. Морт мог бы воспользоваться им. Примирившись с этой мыслью, он вскрыл конверт и медленно вытянул канцелярский лист. Он долго держал его сложенным и думал, не сжечь ли не глядя. Морт не был уверен в том, что сможет прочесть свой смертный приговор. Он боялся сойти с ума.
Давай, черт побери! Разворачивай бумагу и читай. Последнее, что ты еще можешь сделать, это хотя бы узнать о последствиях. Ты не можешь избежать их. Но, ради Бога, стоит хотя бы взглянуть, что они пишут.
