— Ты пришел навестить меня? — спросила Элла.
— Я уже давным-давно рядом с тобой, — был ответ.
— Как тебя зовут?
Он посмотрел на нее и улыбнулся, и Элла ощутила такую любовь к этому человеку, что из ее горла вырвалось рыдание. Она любила его за эту улыбку, любовью благодарной, и не требующей взамен ничего. Ее страсть к Питеру была жадной любовью, любовью выпрашивающей, умоляющей, вожделеющей внимания — безответной любовью, которую невозможно было удовлетворить. Внезапная волна любви, поднявшаяся в ней при взгляде на этого улыбающегося человека, не была вожделением. Она словно омыла её, и поглотила всю целиком.
Это была та любовь, о которой она когда-то молилась — до того, как перестала надеяться. Любовь, не ставящая условий. Такая, какой, в её представлении, любит хозяина собака.
— Ведь ты — это Он, правда? — проговорила она.
Фигура, освещенная пламенем, подвинулась, чтобы оказаться к ней лицом. Она увидела, что черная грязь на его теле — это засохшая кровь, пролившаяся из старых ран на руках и в боку.
— Ты — Элла, — сказал человек. — Не бойся произнести мое имя.
— Ты Иисус…
— И я люблю тебя, Элла. Скоро твои путы ослабнут.
Она смотрела на него долго-долго. Он подтянул колени к подбородку — кости их сильно выпирали сквозь тонкую, как пергамент, кожу. Пальцы выглядели как гвозди, вбитые в жерди рук. Она задумалась — а хватит ли у него сил, чтобы встать?..
— Зачем ты здесь?
— Я всегда здесь, если нужен тебе. Вот и сейчас я подумал, что был тебе нужен.
— Почему?
— Ты должна спросить об этом себя.
Его ответы звучали ласково. И она набралась храбрости, чтобы задать себе те же вопросы, что задавала ему.
— Я еще не умерла, нет? — спросила она.
— Нет.
— Но ведь когда-нибудь я умру… Тогда я попаду в ад? Ведь я не была хорошей!
— Ты любишь меня, Элла?
— Я хочу любить тебя, правда, очень-очень!
— Тогда ты не попадешь в ад, — он улыбался, но не поддразнивал ее. У него была совсем другая улыбка, чем у Питера.
— А я могу стать ангелом?
— Ангелы уже считают тебя одной из своих.
— Честно, ты не смеешься надо мной?!
— Можешь сама их спросить.
— Я никогда не видела никаких ангелов.
— Когда ангелы говорят, Элла, все слышат их по-разному. Нет смысла пытаться услышать ушами. Для слуха их шепот не имеет смысла. Слушай внутренним слухом. Сердцем.
— Но я не знаю, как!
— Для тебя, Элла, есть лишь один способ, и ты его всегда знала…
Она надолго задумалась об этом.
— Я хочу отдать тебе вот это… У меня больше ничего нет, но ведь считается, что это ты нам всё даешь, правда?
Сжимая медвежонка, внутри которого был кристалл Гунтарсона, она протянула ему руку. Он протянул свою, и когда взял игрушку, их пальцы на мгновение встретились.
— Те огни… Те три кружащихся огня… Это тоже были ангелы?
— Эти три огня присутствуют в каждой из твоих молитв, Элла. Подумай, какими словами завершается молитва?
— Я всегда говорю: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа»…
— Отец, Сын и Святой Дух. Три огня…
Элла еще долго глядела на склонившуюся над пламенем фигуру, пока сознание не покинуло ее. Она не помнила, в какой момент перестала его видеть, но через некоторое время от ее видения осталась только свеча и три огонька, вращавшиеся у ее основания.
Утром к ней пришел Питер. Он не заметил, что медвежонок исчез. Элла сказала ему:
— Я попытаюсь сделать все, о чём бы ты меня ни попросил. Но ты должен обещать, что мы поженимся сразу после моего дня рождения.
— Все что угодно?
— Все что угодно. В обмен на обещание.
— Хорошо, — проговорил Питер. — Я женюсь на тебе. Сразу после того, как ты меня воскресишь.
«Таймс», пятница, 8 декабря
Всю прошлую ночь по Синайской пустыне шел караван представителей СМИ — шел, чтобы засвидетельствовать постановку самого экстравагантного рекламного шоу в истории.
Несмотря на всеобщее неодобрение, справедливый гнев Ватикана и закрадывающееся подозрение, что все это — не более чем попытка сыграть со всем миром хорошую шутку, съемочные группы и репортеры стекались со всех сторон, чтобы соединиться вокруг Молитвенного Центра Фонда Эллы у подножия горы Синай.
В воздух поднялись вертолеты «Си Кинг», нагруженные умопомрачительным количеством аппаратуры — чтобы в том случае, если Директор Гунтарсон придумал для собственного развлечения замысловатый розыгрыш, это не прошло ему даром.
Сенсационное объявление, поступившее вчера из Молитвенного центра, говорило скорее о вышедшей за пределы разумного мании величия, чем о хорошо развитом чувстве юмора.
Он объявил о своей готовности подвергнуться утоплению — погрузиться в чан с водой, и оставаться там до момента смерти — для того, чтобы его протеже Элла Уоллис воскресила его молитвой.
Утопление было, очевидно, выбрано как наиболее подходящий способ самоубийства среди прочих, более обычных — и менее длительных, как повешение, введение яда, казнь на электрическом стуле, или самосожжение.
Его обещание, что сразу после того, как он будет возвращен к жизни, последует еще одно совместное заявление его и Эллы, которое потрясет мир, многим показалось всего лишь попыткой добавить к имеющимся семи пятницам на неделе еще одну.
Известный телеведущий-медик доктор Хилер Ступ вчера вечером предупредил, что если Элла и обладает достаточной силой для совершения такой попытки, то вряд ли она сумеет обратить вспять глубинные химические изменения, которые претерпевает тело сразу же после смерти, даже если оно принадлежит жертве кончины столь очевидно «безвредной», как утопление.
Также он добавил свое предупреждение к общей тревоге по поводу истощенного вида Эллы: «Если кому и нужно воскрешение, так это ей самой. Месяцы поста или голодания разрушат ее внутренние органы, поскольку ее телу придется пожирать себя изнутри, чтобы выжить. Даже в ее очевидном состоянии транса, о котором свидетельствует ее постоянная левитация, она будет поглощать гораздо больше энергии, чем может обеспечить здоровое тело. Я полагаю, что жить ей осталось считанные недели».
Бывалые «элловеды» считают, что Гунтарсон может быть вполне серьезен в своих намерениях. Журналистка Алиса Холмс, которая брала интервью у Директора и самой Эллы год назад, сказала: «Откровенно говоря, для этого он достаточно сумасшедший. Он уже доказал свое ненасытное патологическое стремление любой ценой обожествить бедняжку. Ее культ заставляет феномен Эвиты показаться ничтожным, он с легкостью обставил даже страсть к копанию в могиле Кеннеди. Что мне действительно хотелось бы понять, так это — какой в этом смысл?
