«Хорошо, раз вы настаиваете, вы конечно понимаете, что мне было интересно узнать о нем как можно больше. Я действительно следил за его судьбой и продолжаю это делать. Некий молодой человек и его жена, жившие в Мэне и не имевшие детей, усыновили ребенка и назвали его… ну, скажем, Джоном – хорошее имя, не правда ли».
Он затянулся, но его трубка снова погасла. Я чувствовал присутствие Стивенса за моей спиной. Вскоре мы разойдемся и вернемся к нашим будням. А истории, как сказал Маккэррон, начнутся лишь в следующем году.
«Ребенок, который родился той ночью, возглавляет в настоящий момент английское отделение одного из самых престижных частных колледжей в стране, – сказал Маккэррон. – Ему еще нет и сорока пяти. Он слишком молод для такой должности. Но в один прекрасный день он может стать президентом этого заведения. Я не сомневаюсь в этом. Он красив, умен и обаятелен. Однажды, по какому-то случаю, я обедал с ним в клубе преподавателей колледжа. Нас было четверо. Я мало говорил и, в основном, наблюдал за ним. У него решимость его матери, джентльмены… и такие же карие глаза».
Стивенс, как всегда, стоял наготове с нашим пальто, желая всем наисчастливейшего Рождества и выражая благодарность за проявленную щедрость. Я постарался оказаться последним, и Стивенс ничуть не удивился, когда я сказал:
«Я хотел бы задать один вопрос, если вы не возражаете».
Он улыбнулся. «Конечно, нет», – ответил он.
«Рождество – подходящее время для вопросов».
Где-то внизу, слева от холла – там мне не доводилось бывать – звонко тикали старинные часы. Я слышал запах старой кожи, пропитанного маслом дерева и, чуть более слабый, почти неуловимый запах одеколона Стивенса. «Но я должен предупредит вас, – добавил Стивенс, – что лучше не задавать слишком много вопросов. Если вы решили продолжать приходить сюда».
«Кого-нибудь уже выгоняли за то, что они задавали много вопросов?» Выгоняли было не совсем то слово, которое я хотел произнести, но по смыслу оно подходило тому, что я имел в виду.
«Нет, – ответил Стивенс своим как всегда низким и вежливым голосом. -Просто они предпочли держаться подальше».
Я выдержал его взгляд, чувствуя, как мурашки пробежали по моей спине, словно невидимая холодная рука легла мне на позвоночник. Я вспомнил странный звук, который шел сверху, и еще раз попытался представить, сколько же комнат было там на самом деле.
«Если вы все еще хотите задать вопрос, то я к вашим услугам. Вечер уже закончился и…»
«И вам предстоит долгий путь поездом?» – спросил я, но Стивенс лишь нетерпеливо посмотрел на меня.
«Хорошо, – решился я. – Здесь в библиотеке есть книги, которые я нигде больше не смог найти, ни в нью-йоркской библиотеке, ни в каталогах букинистов, ни в публикуемых справочниках. Бильярдный стол в Маленькой комнате имеет марку „Норд“. Я никогда не слышал о такой и позвонил в Международную комиссию по торговым маркам. У них зарегистрировано два „Норда“ – один производит лыжи, а другой изготовляет кухонные принадлежности. В длинной комнате находится музыкальный автомат „Seafront“. Но в списках комиссии имеется лишь „Seeburg“, а не „Seafront“. „В чем суть вашего вопроса, мистер Эдли?“
Его голос был мягок, как обычно, но что-то жуткое появилось неожиданно в его глазах… нет, честно говоря, даже не в глазах. Ужас, который я почувствовал, пронизывал всю атмосферу вокруг. Размеренный ход часов перестал быть звуком, задаваемым маятником – это было топанье ног палача. Запахи масла и кожи стали резче и несли в себе какую-то угрозу. И когда снаружи вновь послышался резкий порыв ветра, я был уверен, что распахнувшаяся дверь представит моему взору не Тридцать пятую улицу, а безумный пейзаж в стиле Кларка Эштона Смита, где острые силуэты деревьев вычерчены на стерильном горизонте, над которым сияют два красных солнца. Он прекрасно знал, что я собираюсь спросить. Я понял это по его серым глазам.
Откуда взялись здесь эти вещи? Я хотел спросить именно это. О, я прекрасно знаю откуда вы родом, Стивенс; этот акцент не из измерения икс, а из Бруклина. Но куда вы идете? Откуда у вас эта печать безвременья во взгляде и на лице? И, Стивенс, где мы находимся сейчас, в эту секунду?
Но он ждал моего вопроса.
Я открыл рот, и вопрос, вышедший из моих уст, был таков: «Много ли комнат наверху?»
«О, да, сэр, – сказал он, не упуская моего взгляда. – Очень много. Человек даже может потеряться. На самом деле, люди теряются. Иногда мне кажется, что они уходят далеко. Двери и коридоры».
«И входи и выходы?»
Его брови слегка поднялись: «Да. Входы и выходы».
Он продолжал ждать, но я уже спросил достаточно – я подошел к краю чего-то, что, возможно, сведет меня с ума.
«Спасибо, Стивенс».
«Не за что, сэр». Он подал мне пальто.
«Еще будут истории?»
«Здесь, сэр, всегда много историй».
Этот вечер произошел много лет назад, а за эти годы моя память явно не улучшилась. Но я прекрасно помню ощущение страха, охватившее меня, когда Стивенс широко раскрыл дубовую дверь – страха, что я увижу тот чуждый ландшафт в кровавом свете двух солнц, которые могут зайти и принести тьму на много часов или на века. Я не могу объяснить это, но уверяю вас, что тот мир существует. Я убежден в этом также, как Маккэррон был убежден, что оторванная голова Санды Стенсфилд продолжала дышать. Я подумал в те нескончаемые секунды, что дверь откроется, и Стивенс вышвырнет меня в этот мир, и я услышу, как дверь навсегда захлопнется за мной.
Но вместо всего этого я увидел Тридцать пятую улицу и такси, ожидающее перед домом. Я почувствовал страшное облегчение.
«Да, всегда много историй, – повторил Стивенс. – Спокойной ночи, сэр».
Всегда много историй.
Действительно, их было много. И когда-нибудь, может быть, я расскажу вам еще одну.
***
