— Да, наверно, лучше завязать тебе глаза, если ты уверен, что справишься с причудами своего воображения!
Она повязала поверх его маски черный шелковый платок, погрузив Гарри во тьму, и не пыталась отодвинуться, когда он тут же начал ласкать ее груди, но в конце концов произнесла чуть слышно, дыша ему в лицо:
— Не можешь подождать?
— Это нелегко.
— Тогда я сделаю это легче.
Она убрала его руки от себя, опустилась на свое место, включила двигатель и отъехала. Гарри сидел в полной темноте, сгорая от страсти.
— Вот мы и здесь, — заявила она, выведя его из странного оцепенения.
Тишина и тьма — вот все, что он осознавал, испытывая некоторую слабость и относя ее на счет того, что ехал с завязанными глазами по скверным дорогам. Может, он заснул? До чего же глупое положение!
Он нащупал ручку дверцы.
— Нет, — сказала она. — Давай просто посидим здесь немного. Открой бутылку, я хочу пить.
— Бутылку? А, да!
Гарри вспомнил, что они прихватили с собой две бутылки вина. Протянув руку на заднее сиденье, он нашел одну из них.
— Но у нас нет стаканов. И с какой стати пить здесь, когда внутри наверняка гораздо удобнее?
Она издала короткий смешок.
— Гарри, я немного нервничаю…
Конечно! «Смелость во хмелю» — кажется, французское выражение? Или немецкое? Какая разница? Если глоток-другой вина помогут ей настроиться, почему бы и нет? Мысленно он благословил производство бутылок с завинчивающимися крышками и откупорил бутылку. Она взяла у него вино; он услышал звук льющейся жидкости. Запах духов ощущался гораздо сильнее, густой, похожий на запах мака. И сквозь него пробивался запах… порчи?
Она вернула ему бутылку. Он поднес ее к пересохшим губам и сделал большой глоток. Голова мгновенно закружилась, его так и подмывало дико расхохотаться. Вместо этого, решив, что находится под воздействием какого-то странного принуждения, он лишь удивленно хмыкнул.
Снова вернув бутылку, он уронил руку на грудь девушки и тяжело задышал, почувствовав под пальцами обнаженную, набухшую плоть! Она расстегнула для него блузку… а может, совсем сняла ее! Дрожащими пальцами он потянулся к своей маске и повязанному поверх нее платку.
— Нет! — воскликнула она, и он услышал шуршание шелка. — Вот, я снова одета. Приканчивай бутылку и давай выбираться из машины. Я поведу тебя…
— Кассильда! — пробормотал он. — Может, прекратим наконец эту маленькую игру…
— Ты снимешь платок, лишь когда мы окажемся в моей комнате и разденемся.
Внезапная хрипотца в ее голосе заставила его вздрогнуть — сейчас он просто ощущал ее откровенную страсть — и одновременно возбудила. Он сильно дернулся, почувствовал краткое прикосновение тонкой руки и забормотал что-то невразумительное.
Ощущая приятное покалывание в теле, парализованный этим ощущением и шоком, он в конце концов решился сам прикоснуться к ней, но она уже ушла. Он услышал шелест ее платья и щелчок захлопнутой дверцы.
Открыв свою дверцу, он почти вывалился наружу, но восстановил равновесие, почувствовав на плече ее руку.
— Вторую бутылку, — напомнила она ему.
Неуклюжими движениями он нащупал вино. Она взяла его за руку и прошептала:
— Шшш! Тихо!
И издала низкий горловой смешок.
Ничего не видя, он заковылял следом за ней по твердой, странно знакомой поверхности. Что-то задело его ногу — холодное, пушистое и влажное. Листовидные отростки кустов, предположил он.
— Опусти голову, — командовала она. — Осторожно, дальше ступеньки. Сюда. Почти пришли…
— Кассильда… — Он сжал ей руку. — У меня кружится голова.
Она засмеялась.
— Это вино!
— Постой, постой! — Он заставил ее остановиться. — Голова кружится.
Вытянул руку с бутылкой, нащупал твердую поверхность, оперся о нее костяшками пальцев и занял устойчивую позицию. Прислонился к стене, сухой и слоистой по ощущению, и постепенно головокружение прекратилось.
«Скверно, — подумал он. — От меня будет мало толку, если я не смогу владеть собой».
— Крепкая штука, это ваше местное вино.
— Еще несколько ступенек, — прошептала она.
И подошла ближе. Послышался звук скользящего шелка — упала одежда. Он обнял ее и остро ощутил прикосновение ее тела. Тяжесть бутылки заставила его руку заскользить вниз. Гладкие, крепкие ягодицы, совсем не как у Джулии, тело которой уже немного обвисло, не дрогнули под его пальцами; но эта чертова бутылка мешала!
— Господи! — прошептал он, горло перехватило от вожделения. — Хотел бы я вот так обнимать тебя всю оставшуюся жизнь…
Она засмеялась, снова хрипло, отодвинулась, потянула его за собой и сказала:
— Но это будет уже второе желание.
Второе желание… Второе желание? Он споткнулся и едва не упал. Его подхватили, поставили ровно; быстрые пальцы занялись его пиджаком, пуговицами рубашки. Он вздрогнул, хотя было не холодно, и слабый голосок в глубине сознания завопил от ужаса, пытаясь пробиться к нему, сначала тихо, но постепенно все громче и громче.
Его второе желание!
Он стоял полностью обнаженный. Внезапно настороженность вернулась, алкоголь в организме превратился в воду; невероятное надвигалось, становясь реальным, безмерным, происходящим здесь и сейчас.
— Ну, вот! — сказала она. — Теперь можешь снять повязку!
Ах! Ее духи больше не скрывали запаха склепа, и говорила она не голосом девушки, а сухим шепотом, срывавшимся со сморщенных за долгие столетия губ; и рука, которую он держал, была…
Гарри высоко подскочил, стремясь стряхнуть тварь, которая вцепилась в его руку, и громко, протестующе вопя, однако эхо черного подвала возвращалось к нему безумным смехом. Подпрыгивая, он наткнулся на стену, всем своим пылающим, сверхчувствительным телом ощутив прикосновение к чудовищному барельефу на ней!
И, отпрянув от стены, споткнулся, растянулся и задел рукой шкатулку, которая, как ему помнилось, стояла в ногах кушетки. Вот только сейчас она была открыта!
Что-то мохнатое и одновременно липко-влажное прильнуло к его обнаженной ноге, и он снова в бешенстве отпрыгнул во тьму, бессвязно бормоча что-то, не в силах охватить разумом происходящее.
В конце концов от всех этих телодвижений красная маска и черный шелковый платок, которые он до сих пор не осмеливался снять, соскользнули с лица… И он обрел силу десяти человек, такую силу, что ничто естественное или даже противоестественное не могло удержать его в темной пещере под развалинами.
Господин Людовик Дебрек услышал рев автомобиля задолго до того, как заметил свет его фар на пустынной дороге. Машина дико петляла, ее шины взвыли, когда она развернулась под немыслимым углом и резко остановилась в гостиничном дворе.
