– Возможно, мы могли бы просто поговорить сегодня и узнать больше друг о друге.
– Хорошо, если ты этого хочешь, – говорит она.
Кажется, она хочет сказать что-то еще, но останавливается.
– Что-то не так? – спрашиваю я.
Она ставит поднос и почти пустую миску на тумбочку и садится.
– Мне интересно, не мог бы ты развязать мне лодыжки? Если от этого ты почувствуешь себя счастливее, ты всегда можешь запереть дверь в спальню, но я ничего не буду делать. Обещаю.
Я смотрю ей в глаза. Сейчас она выглядит искренней. Я верю ей.
– Хорошо. Я расстегну твои наручники и отнесу твой поднос вниз. Дам тебе немного времени, чтобы переодеться во что-нибудь из твоего гардероба.
Она смотрит на свой гардероб и видит всю одежду, висевшую там.
– Было бы неплохо.
– Хочешь сначала в ванную?
– Да, пожалуйста.
Я использую ключи от наручников, чтобы освободить ее распухшие лодыжки, и она тут же начинает их растирать:
- Они болят.
Я просто улыбаюсь ей, чувствуя себя немного виноватым из-за того, что я так долго сковывал ее. Возможно, мне стоило просто связать одно запястье – она все равно никуда не денется. Избавься от этой неуверенности в себе! Это ведь ее вина, что она еще в них.
– Я провожу тебя в ванную.
Она встает, ее кости хрустят, когда она потягивается.
– Это так приятно, – смеется она.
Вдруг она наклоняется вперед и целует меня в щеку:
- Спасибо.
Приятный сюрприз.
– Нет проблем, – заикаясь, говорю я.
Я отворачиваюсь от нее, скрывая свое смущение:
- Сюда, - и веду ее в ванную.
Я открываю дверь, и она входит.
– Я ненадолго.
– Просто иди в спальню, когда закончишь.
Я никуда не пойду, но если она подумает, что я спустился вниз, может быть, она попытается сбежать, как в прошлый раз. Она улыбается мне и закрывает дверь.
Я жду. Я слышу, как в комнате вода течет и плещется, как будто она умывается. Возможно, так и есть. Снова шум, тихое гудение. Она поет? Я хочу верить, что она на самом деле умывается, а не просто готовится сбежать от меня – или хотя бы пытается.
Гудение прекратилось. Я не слышу ничего, кроме бегущей воды. Вот и все – дверь вот-вот откроется. Вот она выйдет – с минуты на минуту.
Дверь не открывается.
Я прижимаюсь ухом к двери. Она чистит зубы. Мое сердце начинает замедляться. Возможно, ей можно доверять. Я встаю как раз в тот момент, когда дверь открывается, и я вижу Ванессу, обернутую в полотенце, и пижаму в ее руках. Она подпрыгивает, когда видит меня.
– Прости, ты меня напугал. Я думала, ты спустился вниз.
– Я как раз собирался, – лгу я.
Она улыбается мне; она знает, что я ждал ее.
– Я подумала, что розовая зубная щетка моя.
Я улыбаюсь в ответ:
- Так и есть.
Впервые с тех пор, как она проснулась, я чувствую волнение. Она не пыталась сбежать. Она действительно хочет быть со мной. Взять себе на заметку: не будь таким подозрительным.
Прогресс
– Что думаешь? – спрашивает Ванесса.
Она ходит по спальне, одетая в обтягивающее голубое платье, которое она выбрала из своего гардероба. Она хорошо выглядит.
– Мне нравится, – отвечаю я.
Почему это могло мне не понравиться? Если бы это платье мне не нравилось, то я бы не купил его для нее.
Она возвращается к шкафу и снова начинает перебирать одежду, которую я ей купил. Она словно маленький ребенок в магазине игрушек.
– В прошлом у меня были отношения с мужчинами, которые встречались со мной месяцами, но так и не могли определить мой размер правильно. Ты знаешь меня всего несколько дней, и все же ты попал в точку, – говорит она, вытаскивая то самое красное платье. - О-ля-ля!
Дразнит. Я не могу дождаться, когда она захочет надеть его. Мое сердце замирает, когда она убирает его обратно в шкаф, говоря:
- Мне все нравится.
– Садись, ты меня утомляешь своей беготней.
Приятно видеть ее взволнованной, но я хочу, чтобы она поговорила со мной.
– Извини, я просто в восторге от новой одежды – какая женщина откажется от такого?
– И обуви...
– Обуви?
– Я также купил тебе много разной обуви.
Она улыбается мне:
- Ты действительно все предусмотрел.
– Мне нравится так думать.
Она выжидающе смотрит на меня, как будто я должен что-то сказать:
- Ну, ведь я тут с тобой, – говорит она, все еще ожидая, что я скажу что-то.
Из-за тяжелого дыхания ее груди вздымались, а губы слегка приоткрылись. Ее губы: такие приятные для поцелуев. Я вытряхиваю эту мысль из головы; она пока еще не будет в восторге от поцелуя.
– Что случилось? – спрашивает она.
Я понимаю, что просто таращился на нее. Я смущенно улыбаюсь и отвожу взгляд.
– Ничего, – лгу я.
Я хочу ее.
– Я просто подумал, что мы могли бы поговорить, – запинаюсь я, – я действительно мало знаю о том, где ты выросла или какими были твои родители.
– Какие мои родители, – поправляет она меня.
По крайней мере, она думает, что поправляет меня. Я очень хорошо знаю, какие они сейчас – немного бледные, с серой похожей на пергамент кожей. Туман морозильника, высосал весь цвет из их безжизненных глаз. А от ее матери пахнет тунцом.
– Просто я мало что знаю о твоем прошлом.
– Что ты хочешь знать, – спрашивает она, начиная убирать волосы со своих красивых глаз, – с чего начать?
– Расскажи мне о своих родителях, – подталкиваю я ее в правильном направлении, давай посмотрим, что делает ее родителей такими идеальными, что она не может жить без них.
– Они не мои настоящие родители...
Что?
– Кит и Лилли были моими приемными родителями, которые заботились обо мне с двух лет. Мне просто нравится думать о них как о моих настоящих маме и папе, – улыбается она, – они всегда были рядом со мной, любили меня, как если бы я была их настоящей дочерью.
Я чувствую что-то странное внизу живота. Что это? Это вина? Нет. Я не чувствую вины. Наверное, это просто сквозняк.
– Каждый год мы уезжаем вместе на семейный праздник, и, хотя я много работаю в банке, они никогда не заставляют меня платить за что-либо. Я пытаюсь, но они говорят, что имеют право баловать свою дочь.
Ее глаза начинают слезиться, мне надо сменить тему разговора, прежде чем она начнет плакать. Терпеть не могу, когда женщины плачут. Меня это расстраивает.
– Моя мать была шлюхой.
Вероятно, это был не лучший способ сменить тему, чтобы остановить надвигающиеся слезы, но это было первое, о чем я подумал. Вот так мой собственный разум предал меня.
– Что?
– Она заставляла меня сидеть и смотреть на нее, когда я был маленьким. Смотреть, как она трахает мужчин. Когда я стал старше, иногда меня заставляли участвовать.
Замолчи. Почему я говорю ей это? Просто заткнись.
– Это ужасно, – констатирует она очевидное.
– Если я сопротивлялся, когда мужчины насиловали меня или играли со мной, в то время, как моя собственная мать надевала на меня страпон, они по очереди хлестали меня кожаным ремнем, когда я связанным лежал на кровати.
Я смотрю на кровать Ванессы. Наручники надежно закреплены у изголовья кровати, готовые к тому, чтобы я заковал в них ее. Я такой же плохой, как и моя мать? Я должен довериться ей и не заковывать ее.
– Что же ты сделал? – спросила Ванесса с выражением истинной озабоченности на лице.
– В конце концов, социальные службы пронюхали, что происходит, и забрали меня. Меня устроили в новую семью. Это были владельцы этого дома.
И вот мы сидим вдвоем и беседуем о приемных родителях – не осознавая этого, я выбрал девушку, которая уже имела со мной что-то общее.
– Так, где они сейчас?
Я думаю, что она действительно сейчас заинтересована во мне.
– Они умерли. Мой приемный отец умер несколько лет назад, а моя приемная мать умерла в начале прошлого года.
Я моргаю. У меня слезятся глаза. Боже. Взять себя в руки!
