— А ну-ка, чмошник, стоять, — ощерился рулевой. — Живо озадачился, упёрся рогом и протёр все стёкла моей ласточки. Если хочешь оставаться таким же красивым и здоровым… Ну всё, в пахоту, время пошло!
Оксана невольно вспомнила совсем другого бомжа, ошивавшегося во дворе её питерского дома (напомним, сугубо ведомственного). Тот при виде подъехавшего автомобиля немедленно бросался протирать номера, думая таким образом заработать на пиво; беда была в том, что номера при «протирке» грязным рукавом нещадно царапались. Соответственно, контингент, состоявший из офицеров «компетентных органов», шарахался, ругался и спешил сунуть дворовому террористу десятку, только чтобы он близко к машине не подходил.
Здесь, похоже, ситуация складывалась принципиально иная.
— А чего их тереть-то, милай, — поднял голову бомж, и его интонации вдруг показались Оксане смутно знакомыми. — Чёрного кобеля не отмоешь добела. Все одно в машине у тебя будет темно, как в жопе у мавра. Не ведаешь, милый, куда рулишь…
— Что? — Рулевой страшно выругался и схватил бомжа за ватник на груди. — А ну, козёл, живо в пахоту! Ты, пидор, гребень, парашник, ложкомойник, дятел, сука, грёбаный чушок…[3]
Оксана, даром что была в форме, даже не вспомнила о присутствии рядом своего прямого начальства. Ну забывала она в таких случаях спрашивать разрешения — ругайте, наказывайте, подошла и с ходу вмазала носком туфли-лодочки водителю по ноге. Чуть пониже икры, аккурат в нервный узел. Тут же приласкала ладонью в почку, двинула коленом в бедро и от всей души, с каким-то зверским наслаждением засадила кулаком в печень. И кто говорит, будто женщина неспособна отправить мужчину в аут по причине невозможности нанести достаточно сильный удар, тот просто не стоял никогда под подобным ударом. «Правильный пацан» охнул, захрипел, ёкнул внутренними органами и, забыв про бомжа, начал укладываться на землю.
Однако упасть ему не дали. Сильные руки (на сей раз — мужские) схватили за воротник, и громкий голос рявкнул:
— Фамилия?
Это вмешался в происходившее подполковник Забелин. Тоже не постеснявшийся ни формы, ни присутствия подчинённой.
— Сучков мне фамилия, — всхлипнул рулевой, — а ему, — он указал на стоявшего столбом пассажира, — Засухин. Дяденька… — умоляюще посмотрел он на Забелина. — Тётенька… — Это уже относилось к Варенцовой. — Простите! Отпустите! Я к братану на свиданку еду, весь на нервяке, вот и не совладал с натурой, не сдюжил, каюсь… Простите, дяденька, ошибка вышла…
Да, прав был классик: битие определяет сознание. А если при этом присутствует ещё и васильковый цвет, воспитательный процесс поднимается на небывалую высоту. Наивному Макаренко и не снилось…
— Документы! — велел Забелин. Взял, посмотрел, с неохотой вернул. — Так, значит, говоришь, к брату? На свиданку?
И Оксана начала понимать, отчего его так кротко слушался встреченный давеча вепрь.
— Так точно, дяденька, к брату, — часто закивал рулевой. — К молочному. К Федьке… Он теперь на расконвое, за хорошее поведение. Дяденька, отпусти, мы детдомовские, с Припяти. Без папы-мамы росли. Недоедали. Недопивали…
Он сиротски всхлипнул, дёрнул головой, а будучи отпущен с миром — поковылял к машине, держась за печень и подволакивая ногу, но со всей возможной скоростью. Вот они с пассажиром забились в салон, хлопнули дверцы, вгрызлись в дорогу колёса…
— Клоуны, — посмотрел им вслед Забелин, кашлянул и повернулся к бомжу: — Ну что, цел? Жить будешь?
«Мама дорогая, — мысленно ахнула Оксана. Это был он! Тот самый бомж, что лет пять назад одарил её книгой Краева про Беловодье. — Господи, как он сюда-то попал? Или… или он всегда тут и жил, а „попала“ как раз таки я?..»
— Да что мне станется, — усмехнулся тот, почёсывая скулу. — А вот за державу обидно. Ездють тут всякие, хватают за грудя, оскорбляют честных граждан уголовными словами… А ведь сами-то убогие и не видят ни зги…[4] — Тут он солнечно улыбнулся Варенцовой. — А тебе, желанная, за заботу да за участие низкий поклон.
Что-то в его манере было от скомороха. Ни за что не разберёшь, где дурачится, где всерьёз говорит.
— Тебе вообще-то куда? — спросил Забелин и глянул на часы. — А то можем и подвезти…
Оксана поняла, что эти двое были знакомы. И знакомы хорошо.
— Спасибо, мне недалече… — начал потихоньку пятиться бомж. — Ты сам-то не забудь смотри: скоро грянет. Так что не стой под стрелой…
— Кто это, товарищ подполковник? — подходя к «Ниве», самым невинным тоном спросила Варенцова. — Весьма колоритная личность!
— Колоритная, да ещё какая… — Забелин вытащил ключи и принялся ковырять упрямый замок. — Это наша достопримечательность, странник Никита, местный блаженный. — «Нива» наконец открылась, и Забелин запустил мотор. — Ходит себе потихоньку, да и ладно. Мужик не вредный… А погодка-то и впрямь к дождю! Не зря с утра парило…
Оксана поняла, что подполковник недоговаривал. Может, это была ещё одна загадка, с которой ей предстояло разобраться самой.
— А кто он вообще-то? — тактично надавила она. — Документы у него какие-нибудь есть? Может, он немецкий шпион? Или английский?
— Да нет, он скорее из Моссада, — рассмеялся Забелин. — Если серьёзно, то он вроде бы бывший партизан, то ли тяжело раненный, то ли контуженный… Теперь вот и лечит, и заклинает, и предсказывает судьбу. Здорово, кстати, предсказывает. Сам я, впрочем, не сталкивался…
«Ну точно темнит, — решила Оксана. — Или, может, у меня форма допуска не та?»
«Нива» между тем вырулила с парковки, миновала асфальт и покатила по грейдеру. Оксана помимо воли снова залюбовалась на могучие ели.
— «Нет безобразья в природе…» — глядя в окно, тихо процитировала она Некрасова и добавила: — Кроме человека… Ого! Николай Ильич, вот это да!..
Справа от дороги раскорячилась перелетевшая кювет иномарка с наглухо затонированными стёклами. Грозный тигр на капоте сморщился в жалкой гримасе — машина, упорхнувшая с крутого гравийного поворота, влепилась в необъятную сосну и, похоже, не нанесла ей особого ущерба. Господин Сучков с пассажиром находились тут же. Оба размахивали руками, как видно делясь впечатлениями. Обтрюханные, окровавленные, облёванные, но живые. Если считать «згу» тропинкой, получалось, что блаженный был прав: её-то они и не разглядели.
— Вот так, не буди лихо, пока оно тихо, — вытащил мобильник Забелин, принялся набирать «скорую» и дорожных ментов. — Да и вообще думать надо, прежде чем мести языком. А то — парашник, ложкомойник, гребень… Ишь, разбежались!
