Характерная для романистки пылкость воображения естественным образом связывается с наклонностью к поэзии; соответственно, листая ее томики, читатель постоянно с удовольствием находит там песни, сонеты и просто стихи. Подвергать эти стихи критике было бы в данном случае неправомерно, но следует заметить, что они говорят скорее о живой и богатой фантазии, чем о безупречном вкусе и удачном выборе слов. Язык миссис Радклиф недостаточно гибок; не сознавая этого недостатка, она пыталась подчинить его новым стихотворным формам, английской речи не свойственным. Один из такого рода экспериментов — песнь светлячка. Нужно также признать, что иногда автор слишком отдается прихоти воображения и, составив себе, возможно, полное и ясное представление о том, что собирается сказать, не всегда умеет донести это до читателя. Однако в других, более удачных образцах поэзия миссис Радклиф заимствует тот богатый и яркий колорит, который отличает прозаические работы писательницы, но не свободна, вероятно, от общего с ними изъяна и не всегда точно выражает мысль автора. Образцом поэтических возможностей миссис Радклиф может служить нижеследующее обращение к Меланхолии:
Привет, дух скорби и любви!
Вечерним ветеркам внимая,
Призывы слышу я твои,
Слезу с отрадой проливая.
В безмолвный одинокий час,
Когда к закату день клонится,
Твоей волшебной лютни глас
Мечту торопит пробудиться
И оживить поэта взор,
На берег мшистый устремленный,
Где манит дикостью простор,
Фантазией одушевленный.
Веди меня в приют святой,
Тобой заботливо хранимый,
Где под полночною луной
Во храме хор поет незримый.
Мне смутный слышится напев
И умолкает в отдаленье:
По колоннаде в темный неф
Скользят монашеские тени.
Взойдем с тобой по склонам круч:
Сквозь мощных лиственниц вершины
С небес холодный тусклый луч
Там не разгонит мрак лощины.
Дол непроглядной тьмой сокрыт:
Лесам густым не видно края.
К вечерне колокол звонит,
В горах печально замирая.
Сопроводи меня туда,
Где в бухте под веслом прилежным
Чуть слышно плещется вода,
Где парусник в краю безбрежном.
Где о скалистый бьется мыс
Прибой размеренно и шумно,
Утес над волнами навис
И завывает вихрь безумно.
Помедли там в полночный час,
Где под луною потускнелой
Разносит эхо бури глас
И чуть мелькает парус белый.[15]
Нам думается, никто не станет отрицать, что прекрасные идеи облечены здесь в соответствующую им стихотворную форму; однако, как и в своих прозаических сочинениях, миссис Радклиф излишне сосредоточивается на внешних объектах, слишком стремится описать то, что сопровождает меланхолию, вместо того чтобы уделить внимание самому чувству. И пусть это сравнение говорит не в пользу нашего любимого автора, мы не можем не противопоставить вышеприведенных стихов стихам Флетчера на ту же тему.
Забавы суетные, прочь!
Они пройдут быстрей, чем ночь:
Жизнь длится миг — не долее.
И кто разумен, тот поймет:
Под солнцем самый сладкий плод —
Отрада Меланхолии!
Крест-накрест руки, грусть в глазах.
Сердца пронзающее «ах» —
Иль вздох, безмолвный неизменно,
И взор, потупленный смиренно:
Ты опечален — поскорей
В густую рощу, где ручей!
Там, при луне, где только совы
Не спят, с души спадут оковы.
Полночный колокол унылый
Насытит сердце новой силой.
Прострись же в тени, на лесном раздолии —
И вдоволь утехи вкуси Меланхолии!
«Чудесная доблесть»[16]
Читатель отметит, что в этих стихах на первый план выступают чувства человека, приверженного меланхолии, или, вернее, сама эта бледная страсть; что во время чтения мы думаем о печальном страннике и проникаемся его настроением и что «густая роща, где ручей», подобно пейзажному фону портрета, остается на заднем плане. В стихах миссис Радклиф дело обстоит иначе. Хорошо описаны сопровождающие меланхолию второстепенные детали, но наше внимание настолько сосредоточивается на них, что мы едва ли отдаем должное самому чувству. Грусть не является здесь порождением нашего ума, она — следствие печальной обстановки, перед нами представшей. Нечто подобное можно наблюдать и в романах миссис Радклиф: наше любопытство слишком приковано к развитию сюжета, чтобы позволить нашим чувствам сосредоточиться на злоключениях героя или героини. Мы не склонны уделять серьезное внимание личности героев; веря, что автор поможет им выбраться из трудной ситуации, мы больше увлечены развитием событий, чем чувствами и судьбой тех, с кем они происходят.
Однако не следует прощаться с любимым автором словами неодобрения. Быть может, верно, что миссис Радклиф блуждает по стране фей, а не ступает по земле, что она не сильна в изображении страстей людских, неспособна заглянуть в тайники человеческого сердца, не демонстрирует знания жизни и нравов и этим уступает своим собратьям по перу. Но она стала зачинательницей литературного направления, которое затрагивает мощные и общие для всех пружины читательского интереса: дремлющий в нас ужас перед сверхъестественным и любопытство к скрытому и таинственному; и если на этом пути к ней кто-либо приблизился (в чем мы сомневаемся), то, во всяком случае, не только не превзошел, но даже не достиг ее уровня.
Мы слышали намек (как полагаем, из надежного источника), что вскоре должно, вероятно, выйти из печати не публиковавшееся при жизни автора творение миссис Радклиф. Когда бы оно ни появилось и что бы в себе ни заключало, публикация его станет незаурядным событием для читающей публики.
ВАЛЬТЕР СКОТТ[17]
«Итальянец, или Тайна одной исповеди»
Он, в облаченье тишины и тайны
Свои мученья воплотив в дела,
Их людям шлет на судьбоносных крыльях.
Так нас ведет невидимая Воля
Непознаваемо, неуследимо.
В 1764 году двое путешественников, англичанин и итальянец, осматривая окрестности Неаполя, остановились перед старинной церквушкой Санта-Мария-дель-Пианто, принадлежавшей монастырю ордена Кающихся Грешников. Время не пощадило ее, но портик все еще поражал своей благородной красотой, что вызвало желание у путешественников осмотреть церковь изнутри. Когда они поднялись по мраморным ступеням, их внимание внезапно привлекла одинокая фигура монаха, который, сцепив руки на впалой груди, быстро ходил взад и вперед меж колонн. Он был настолько погружен в свои раздумья, что не сразу заметил посторонних. Однако, услышав за спиной шаги, он резко обернулся и, увидев, что незнакомцы приближаются к нему, тут же исчез в одном из боковых входов в храм.
