Сегодня мама особенно ласково его будила. Обычно крикнет погромче из кухни по-армейски: «подъем» – и продолжает колдовать над завтраком. А тут она тихонько подошла, погладила Артема по голове, шепнула ласково: «милый». Волной нежности обдало всего Артема и стало так хорошо-хорошо. Только руки у мамы сегодня были чересчур холодными. Просто ледяными. Он приоткрыл глаза и увидел ее. Не маму…
Сердце зашлось от испуга: над Артемом склонилась Параскевья и гладила его прозрачной рукою. Прозрачненько так улыбается. Ноги сами вскочили и понесли Артема по лестнице вниз. Привидение еле поспевало за ним.
– Куда же ты, милый? Я же тебя только нашла, – со скорбью и некоторым упреком вопрошала она вослед убегающему.
«Скорей бы ты меня снова потеряла», – думал в ответ милый и не сбавлял скорости.
Лестница, площадка, лестница, трава. Лестница, площадка… Так можно и всю ночь пробегать, только голова закружится. А голова болела нестерпимо, и немного подташнивало. Нужно было сворачивать, и Артем завернул к колесу. Там было совсем темно оттого, что окна отсутствовали. Потребовалось подбежать совсем вплотную, чтобы разглядеть происходящее там. Сердце екнуло, стукнуло невпопад и еще чаще забилось. Бежать было некуда: впереди в трудах корпел мельник. Он оглянулся.
* * *
Босые пятки мелькали с космической скоростью и поднимали за собой на проселочной дороге клубы пыли. Футболка задралась выше пупка, но ее хозяин и не пытался опустить ее пониже. Скорее, он даже не заметил этого. В окнах домов зажигались огни, и Димке казалось, что они такие же, как и глаза мельницы на закате, отчего становилось еще страшнее.
Впереди появилась тень. Она приближалась и вот уже раздвоилась на две части: большую и маленькую. Расстояние между мальчиком и тенями сокращалось. Димка стал различать четыре семенящие ножки у маленькой тени и три кособокие, хромые у большой. А над головой у маленькой… Димка прямо на бегу протер глаза. Точно, рога. И сюда нечистая пробралась. А большая же напевала «По долинам и по взгорьям». Знакомо так напевала. Прямо как дед Демьян.
– Эх, Зинка, животина ты моя ненаглядная, – ласково говорила большая тень маленькой. – Вот счас придем с тобой домой, подоимся и хлебнем парного молочка.
Зинка довольно жмурилась. Сегодня был на редкость отличный день, дед Демьян не поленился и сводил ее на дальние луга. А до чего ж там сладкая трава! Как утка переваливаясь с боку на бок от того, что пузо было битком набито, коза медленно шествовала домой, превращая содержимое желудка в парное сладкое молоко. И надо ж было такому случиться – ветер просвистел совсем рядом, и скоростная непонятная машина, может, последняя модель, пронеслась мимо. Зинка вздрогнула, отшатнулась, наступив копытами на дедовы калоши, и молоко прокисло. Что за напасть?
– Никак ракета пронеслась? – удивился дед Демьян.
Ракета притормозила немного, чтобы успокоить старика.
– Дед Демьян, это ж я.
Уж такой у них в селе обычай. Хоть потоп, хоть ураган, хоть цунами, и даже все они вместе навалятся своей разрушительной мощью на славное село Дурникино, знать, кто пролетает в воздухе мимо тебя, отброшенный взрывной волной или девятым валом, ты обязан. А отброшенный, пусть даже в бессознательном состоянии, обязан доложиться кто он, с какого двора, чей сын или на худой конец внук. Обычай, и ничего здесь не попишешь.
– Энто кто ж эт я? Всяких "Я" на свете не счесть. Ты толковее скажи хто таков.
– Димка я, Григория сын.
– Сам не слепой, вижу, что Димка.
Это тоже, можно сказать, обычай, но распространяющийся на более узкий круг людей. Точнее, на одного деда Демьяна. Видел дед Демьян плохо, если не сказать совсем почти не видел. А в темноте особенно. Но признавать за собою эту слабость вот уже тридцать с лишним лет старик отказывался. До сих пор он ходил без очков, не одевал их и когда пытался что-либо читать, потому и читать тридцать лет как бросил. Но стоило только как-нибудь, хоть полунамеком, заметить ему это, как старик начинал ершиться, кричать и доказывать, будто это самые что ни на есть чистейшие враки. Все привыкли уже к этой его причуде и говорили, что лучше так, чем впасть в детство. Вот и сейчас дед Демьян не забыл напомнить, как он прекрасно может все рассмотреть даже в темноте.
– И где ж ты своего друга потерял, Димка?
Димка на всех парах притормозил, отчего чуть не клюкнулся носом в дорожную пыль. Стало стыдно. Он, Димка, сейчас прохлаждается здесь с дедом Демьяном и Зинкой в придачу, а лучший друг, который ради Димкиного же «Хундая» подверг себя смертельной опасности, лежит в бессознательном состоянии со страшною раной в затылке, полученной в неравном бою, раздираемый кровожадными привидениями. Димка ахнул от ужасной догадки: они же заберут Артемкину душу себе! И тогда будет ходить по земле на одно привидение больше, мучиться будет, по ночам заглядывать к Димке в гости и спрашивать:
– Почему ты меня бросил в тот день одного? Так лучшие друзья не поступают. Так поступают предатели.
И заклацает гнилыми зубами, кровожадно так, громко зарычит, повторяя: «Так поступают предатели», и вопьется в Димкину шею. Мальчика передернуло, Артемка с желтыми зубами ясно предстал в сознании, злой, с посеревшей кожей. И правильно сделает, если укусит, нечего друзей бросать.
– Он на мельнице, – рассеянно ответил деду Демьяну Димка. Мальчик думал о чем-то своем, потому так невпопад и проболтался.
Дед Демьян сначала не совсем поверил этакому заявлению, он прислушался, почему-то предполагая, что именно так сможет определить, врет Димка или нет. Вдалеке поскрипывало мельничное колесо. Там кто-то был. Зинка тревожно стала перебирать копытами, порываясь скорее отправиться домой, доить кислое молоко. Что-то чувствовала скотинка.
– Ох, сразу я говорил, что это мельник, а не какой-нибудь там Артем. И дед Архип здесь повязан, он у них за старшого, потому так долго и живет. Нечисто у них в доме, ох, нечисто, – по своему понял Димкины слова старик и скорее заковылял к своей калитке, опираясь на суковатую палочку.
– Да нет же, дед Демьян, – попытался исправить сложившееся мнение Димка, чтобы наутро вся деревня так не думала, – он не мельник, мельник там рядом ходит.
– На пару работают, – решил старик и заковылял еще быстрее.
Димка больше не стал объяснять, времени не было. Он все понял: надо было возвращаться на мельницу, но не с пустыми руками, нет, голыми руками их не возьмешь. И мальчик с прежней скоростью припустил к своему двору.
* * *
Мельник оглянулся на Артема и посмотрел мутным, невидящим взглядом, от которого стайкой промчались мурашки вдоль спины и остановились где-то у висков. В темноте он был практически невидим, только глаза светились ярко, пронизывая насквозь. Губы что-то жевали. «Уже съел кого-то», – пронеслось в голове у мальчика, отчего боль железным обручем сдавила поврежденный затылок.
