Иван Сербин - Собачий Рай

Волков, молчал. Он и сам не знал, почему ответил на странный вызов. Уж точно не потому, что его донимало чувство долга. Может быть, просто обрадовался, услышав голос другого человека. Почувствовал себя нужным, понял, что еще не все кончилось. Жизнь не остановилась. Плохая ли, хорошая, но она идет. И это их жизнь. Его, Волкова, сержанта Журавеля, Пашки Лукина, Коли Борисова. Мальчишки этого, который стреляет как бог. Они могут что-то решать, что-то предпринимать, а не только сидеть, запершись в отделении, отбиваясь от обезумевших собачьих стай и толп озверелых мародеров в камуфляжной форме. И вокруг них есть люди. Люди, которые нуждаются в помощи.

«Уазик» подпрыгивал на выбоинах — колеса тяжелых БТР продавили асфальт, а кое-где даже обрушили коммуникации, проходящие близко к поверхности. В некоторых местах просели трубы, и на поверхность били водопроводные «ключи», затопив местами целые кварталы.

Изредка попадались разграбленные машины. Но их было мало. В основном люди, имевшие автотранспорт, успели покинуть город в первые часы после начала катастрофы. То тут, то там можно было заметить тени собак. А один раз Волкову показалось, что он заметил крадущуюся вдоль дома фигуру человека.

Пока «бобик» катил по улице, Волков пытался представить себе, как будет выглядеть город лет через двадцать. Окажется ли он залит огнями? Будут ли в нем жить люди? Или он зарастет плющом и травой? Листва забьет водостоки, и осенние дожди превратят целые районы в непроходимые болота. Выкрошится бетон, от сырости стены домов пойдут серо-зеленой плесенью. Разъеденные ржой стальные балки мостов не выдержат, просядут, перегородив въезды в город и главные магистрали. На проспектах и шоссе, словно памятник людской беспечности, будут торчать сгнившие остовы машин, источенные сыростью и нанесенным песком. Кости погибших выбелит и высушит ветер. И по этому громадному некрополю будут бродить люди-тени, доживающие свои короткие дни, жмущиеся к осыпающимся стенам домов. Каждую минуту ждущие, что вот-вот из-за угла появится смерть. Клыкастая, с мохнатым хвостом и добрыми глазами бывшего домашнего питомца. Хотя нет, собаки… Они, наверное, пойдут дальше. Громадной, неисчислимой ордой, опустошая города, поселки, села, погибая и убивая, отвоевывая все новые и новые территории.

Видение было настолько реальным, что Волков поежился. В голове даже мелькнула шальная мысль: «Повезло тем, кто родился собакой».

— Приехали. — Лукин затормозил у обочины, наклонился к окошку, покрутил головой. — Ну? И где этот страдалец? Так, Андрюха, давай сразу договоримся: ждем две минуты и уматываем. Не успеет — его беда. Хочет жить — пускай учится вертеться.

Он еще не успел договорить, когда в окошко постучали. Лукин обернулся и едва удержал уже готовое сорваться с губ матерное ругательство.

«Страдалец» оказался тем самым бледнолицым, серогубым уродцем, которого Волков видел сидящим за рулем «Москвича»-пикапа.

Лукин указал на заднее сиденье. Тот послушно открыл дверцу и увидел направленный в центр груди ствол «Калашникова».

— Ну тут-то что не слава богу? Вам-то я чем не угодил?

— Чем не угодил, говоришь? — переспросил Лукин. — А расскажи-ка ты нам, родной, кто ты такой будешь, откуда нарисовался и где стволами разжился? Ты «пушечки-то» на сиденье положи, положи. И без резких движений. А то, не ровен час, ухандокаем еще ненароком.

Родищев представился, в двух словах обрисовал ситуацию, коротко изложил обстоятельства их с Осокиным побега.

— Понятно, — кивнул Лукин. По его лицу невозможно было догадаться, поверил он Родищеву или нет. — Ну хорошо. Предположим, так оно все и было. А где же этот твой приятель-банкир?

— Без «предположим», — отрубил Родищев. — Просто так и было. А приятель-банкир обратно подался, в супермаркет.

— На фига? — изумился Лукин.

— Девушка у него там. Ну и люди там остались. Гражданские.

— Много? — спросил Волков.

— Человек сто с гаком.

— А этих, камуфлированных?

— Человек пятьдесят всего.

— И он что, их всех надеется в одиночку уконтрапупить? — хмыкнул Лукин. — Оптимист мужик.

— Так что, мне можно сесть в машину? Или вы по своим делам поедете? — спросил не без легкого раздражения Родищев.

— А, да. Садись. Только стволы сдай пока.

— Вы бы еще штаны с меня сняли. Я от толпы вооруженных оглоедов уходил как раз затем, чтобы безоружным по городу погулять, с собачками поиграть.

Родищев сунул карабин и автомат сидящему на заднем сиденье стрелку. Тот мельком взглянул на «сайгу», оценил:

— Неплохая оптика.

— Я знаю, — буркнул Родищев, устраиваясь на заднем сиденье.

«Уазик» начал разворачиваться как раз в тот момент, когда вдоль улицы прострельно ударил свет мощных фар.

— Это еще что за хрень? — удивился Лукин.

— Поехал! Живо!! — крикнул ему Родищев. Он первым сообразил, что это за «хрень».

Им надо было уезжать раньше. Конечно, парни круглолицего слушали радиопереговоры Родищева и знали место встречи. Можно было догадаться, что пришлют бригаду. Им лишний свидетель ни к чему. Да и ренегат тоже.

Пулеметная очередь вздыбила асфальт в метре позади «бобика».

— Черт, он же по нас стреляет! — крикнул Лукин, пригибая голову и лихорадочно бросая машину влево.

«Уазик» просел на левую сторону. Стрелок завалился на Родищева, автомат грохнулся на пол, ударил по ногам, стукнулся прикладом о дверцу.

— Ну давай пообнимаемся еще! — рявкнул Родищев, отталкивая солдата. — Держись крепче!

«Уазик» мотался от обочины к обочине, избегая прицельной очереди, а БТР набирал скорость, пер по прямой, огромный и страшный, как мифический дракон. Всполохами мелькали, отражая свет прожектора, и тут же вновь уплывали в темноту простыни, пододеяльники и прочие тряпки, вывешенные жителями в окна. Лукин включил фары. Особенно таиться теперь смысла не было. Какие собаки? Пусть попробуют догнать четвероногие! Живым бы уйти, с собаками потом разберемся.

Очередь из крупнокалиберного ударила «бобику» под крышу, срезав ее, словно ножовкой. Хрустнуло, осыпавшись, заднее стекло, растопырила тонкие пальцы прутьев разорванная решетка. Загремел по асфальту искореженный металл, хрустнул, сминаясь под широким бэтээровским колесом.

— Ниии хрена себееее! — проорал Паша Лукин и нажал на тормоз. И снова на газ. И снова на тормоз. «Уазик» то сбрасывал скорость, то вновь набирал, пока БТР не надвинулся, не навис над несчастным растерзанным «бобиком» бронированным ледокольным брюхом. Ощущение было ужасающее. Казалось, десятитонная махина сейчас подомнет их, расплющит, раскатает в тонкую бесформенную лепешку. У Волкова волосы на затылке встали дыбом.