себя чувствуешь?». Её же пустой взгляд — уставлен в глянцевый натяжной потолок, в котором отражается она же; и её же — стеклозеркальные тусклые карие глаза. Одни чёрные зрачки, как кратеры, более-менее — яркие и цветные. «Живые»… «Седативные». Да! «Немного… лирики!». Что бы, как и «кому» — это ни значило; как и в каких — количествах и качествах. Снотворные и обезболивающие — сделали из неё почти что: «овоща». Благо — ещё память осталась. «Или нет?..». И она вновь мысленно возвращается туда, где есть она… «Но зачем?..». И где нет — его. «Только — за что?..». Повседневные «телесные» дела — чередуются… с душевными порывами: сломать и сжечь всё к чертям! Душа же её — буквально, как и она же сама, переживает и «пережёвывает»: сама себя, её; и всё же — внутри и вокруг неё и «них» происходящее, разрушая свою собственную «комнату-антистресс»: «Роддом и родом из детства»! Сначала — молотом и кувалдой… После — битой бьёт стёкла и экраны… Пилой — распиливает мебель… Тело же, в это самое время, отпевает свою партию — в «будке» для записи. Выходит. Прощается, уверяя, что «не нужно провожать»: не доедет — так «дойдёт», пешком и сама; тут — немного и недолго. И выходит на улицу, направляясь на встречу: с ним и… как «удачно и удобно», «неожиданно и приятно»… с одним продюсером на и не только «двоих»! Пока внутри него-неё — всё рушится и трещит по швам. И она буквально чувствует эту стружку-опилки — в своей коже изнутри: будто и вновь вернулась в хореографический класс при своей же школе — с деревянными станками и полами с «занозами». Но и как-то всё же — больнее… «Гораздо»! Ведь ещё — и вместе же со стеклом… «буквально»… от бывших зеркальных стен. И прочим!.. Сидя напротив — старается не смотреть на него. Когда же он, напротив-наоборот, пытается вновь и вновь поймать её взгляд своим. А ей не то, что не хочется видеть там, в его глазах и душе, другую — не хочется видеть вновь себя и… «его»!.. А когда же в её «комнату» вносится «чёрный ящик», канистра с бензином, она — уже в кальянном уголке: подальше от глаз и того… «тех», что у камина — с «горячим шоколадок» и… какао. «Зима» и у тепла! Как иронично. «Осень» и со свежей, прохладной мятой. Как символично! Душа же, в свою очередь, не хуже Джокера средь ножей, в куче хлама и того, что от него же осталось — прикуривает «самокрутку» из его же «любовных» писем к ней. «Той». Не к ней. «Самой». Да и разве важно — к и кому? Куда важнее же — от- и кого. Как и то, что табака в ней — нет! «Комната» пропахивает — дымом и бензином… Пол и остатки «утвари» — пропитаны уже ими! И она же, развлечения ради, будто под свои и себе же аплодисменты, чиркает его зажигалкой. Снова! И снова… Так «мило»!.. Парные кулончики — с крылышками на цепочках. На память! Но ведь никто и не говорил, что их нельзя «заправить». Как и что вновь же: всё будет — легко и просто. Всё знает. Понимает… Не решается. Хоть и принимает: всё — решено! Просто… Чтобы уж окончательно — не на эмоциях… Трезво! С толком и расстановкой!.. На седьмой или девятой затяжке тела, как ирон-символично и здесь-таки, отбрасывает её зажжённую в сторону — и погружается постепенно, а затем и в момент: в чёрный дым. Как — и в рыже-красный огонь!.. Горит — заживо. И плачет! Но и, кажется, всё тем же — бензином. «Жидкостью для розжига». Не тушит!.. Ещё сильнее — воспламеняется! Пока тело же её — выносят на воздух: «Подышать». А воздух — уже не поможет. Как и «сон»!.. Как и что и кто-либо — уже. Всё — пустое. И она — пустая. А дальше — «нелюбовь»!.. Палата. Диван. Она и… он. «Другой» — он. Да и не жаль же совершенно!.. Мозгоправ и «душевная-душная». С одним же на всё и двоих же при этом — хриплым ответом: «Неважно»!.. И вот стоило — включать себя, выключая его темноту, спасать свою душу, буквально и перерыв всё его сердце и обретя её под кроватью, вытаскивать её на свет, отбивать все воспоминания; и её же — у них, как и в том же самом небытие-клетке, природа-мать просто не могла и здесь оставить без «лазейки» — на растерзание городу-отцу, чтобы затем и под конец же в принципе всего: она же и спалила всё чистилище — вместе с собой и ней!
Цунами
(Cover — Рита Дакота)
«Какой ужасный сон!.. Разрушенный до основания — город. Вокруг — щепки и труха… Осколки стекла! Куски бетона и… Тела!.. Где — и части, ошмётки их. Кругом — вода и… Что ж так твёрдо-то?.. На кровати же! Твёрдая и влажная… земля? Асфальт!.. И я же — внутри: всего этого. Не «кошмар»!». Резко подрывается, тут же жалея об этом и, смаргивая «чёрные точки», держится за голову: пока в ней же и перед глазами — пролетают флэшбэки её «прошлой жизни» с семьёй. Родными и близкими. Друзьями, подругами и… Знакомыми! И будто бы ещё и накладываясь на настоящее — их нет. Никого — нет! И она же — уверена в этом: ведь видела каждого, каждую и… собственными же глазами!.. Как они — исчезали. Буквально же что — и на её же таких же руках. Всех — погребло!.. И всех — забрало. Но — что?.. Когда и она же сама — лишь вся вымокла: и одежду с обувью — можно было сразу и, не выжимая, выкидывать! Зато — живая, если и не «здоровая», и цела: как внешне, так и… «Всё»! Одна. Почему?.. И после — чего… такого? «После — цунами!». Мысль приходит параллельно — с волной же вдали, что движется ровно на неё: досметая оставшееся и «оставшихся» — на и одновременно со своего же пути! И, не теряя времени и не обращая внимания на боль уже и во всём теле; «хорошо», видать, упала-приземлилась до этого; вновь подрывается и… бежит к ней навстречу: в общем замогильном молчании и гробовой же тишине, прерываемых разве что — шумом же накатывающей воды!
