— Там, в парке, сейчас опасно. Я не могу снова жертвовать тобой. Ты ведь понимаешь, что произошло?
Инна кивнула.
— Больше всего на свете мне хочется запереть тебя в сейфе.
— Я поеду с тобой, — сказала Инна, глядя ему в глаза. — Мне так спокойней.
Павел, прикусив губу, покачал головой. Но Инна видела — он сдался.
Карета «скорой помощи» остановилась у бордюра. Из кабины выскочили два фельдшера в униформе салатового цвета. Открыв задние дверцы салона, вытащили каталку.
— Ну? — весело спросил один из них. — Где больная?
Капитан Быстров подошел к нему.
— Нету больной. Ложная тревога.
Фельдшеры переглянулись. Один из них встал в растерянной позе, уперев руки в боки.
— Ха! Ну, нар-род! Че мы, оказывается, зря ехали?
— Нет, не зря. Поедете с нами в парк.
— Что, нужна наша помощь?
— О, — Быстров сухо улыбнулся. — Вы даже не представляете, как нужна.
Павел и Инна сидели на заднем сиденье. Павел обнимал Инну за плечи. Девушка рассеянно смотрела в окно.
Инна чувствовала себя маленькой, глупой и несчастной. Она пристально разглядывала дома, вывески магазинов, деревья, прохожих, серое небо над крышами. «Я ничего не знаю об этом мире. Здесь так холодно, столько шума и грязи. Вот этот мужчина в зеленой куртке, с хмурым лицом. Кто он? Куда он идет? О чем думает? Я ничего не знаю о нем. Что вообще делают люди?»
Обычно человек проецирует на мир собственное содержимое. Ему кажется, что все люди, которых он видит, такие же как он. Думают то же, что и он, так же чувствуют и действуют. Человек погружен в себя, и потому все, что его окружает, кажется ему привычным, знакомым и до тошноты скучным. Если что-то меняется, человек этого не замечает — ведь он-то остался прежним.
Сознание Инны еще не полностью восстановило свои функции. Инна, подобно ребенку, осознавала, сколь много белых пятен на карте ее мировосприятия — по сути, одни белые пятна. Но, в отличие от ребенка, не испытывала жажды познания и радости новизны. Для взрослого осознание своей беспомощности гибельно. Инна была парализована ужасом. Она не знала, как жить дальше.
Но не это терзало ее сердце. Инна кое-что вспомнила.
— Павел?
— Что? — он взглянул на Инну с легким отчуждением. Мыслями Павел был там, в парке.
— Скажи, что с ребенком?
Он нахмурился. Инна видела, что Павел совсем забыл об этом.
Он погладил ее по руке.
— Уверен, с ним все в порядке.
— Как ты можешь быть уверен? — спросила Инна, с тревогой глядя в окно автомобиля.
— Сердце подсказывает. Если бы ты послушалась меня и поехала в больницу, врач сказал бы тебе то же самое.
Инна хотела возразить, но ее отвлек громкий голос, доносящийся из глубины парка. Она вздрогнула.
— Чей это голос? Мороз по коже.
Павел молча обнял ее.
— Вы называете Меня Судьей. Кто видел этого человека? Не знаю такого! Судья мертв.
Сжимая теплую ладошку Димы, Ира вместе с притихшей толпой рассматривала Судью.
Он оказался юношей с красивым лицом. Бледная кожа, давно не знавшая солнца, обтягивает хорошо очерченные скулы и твердый подбородок. Красные хищные губы бессознательно кривятся в презрительной усмешке.
Но больше всего Иру поразили холодные, безумные, слегка навыкате голубые глаза. Один глаз косил, что придавало этому странному лицу оттенок безумия.
Среди женщин послышались вздохи. «Красивый. И не поверишь, что убийца».
Андрей расстегнул брошь у ворота, и черный плащ скользнул на бетонный пол.
Под плащом скрывались ослепительно-белые одежды, расшитые золотыми нитями. Одежды испускали лучи света. Серый день озарился, словно солнце на миг выглянуло из-за туч.
Зачарованная толпа в полной тишине ждала, что Он скажет. Андрей, воздев руки к небесам, рек:
— Я - Ангел Смерти! Мое явление было предсказано две тысячи лет назад. Наступает рассвет Новой Эры!
Ира взглянула на Диму. Тот зачарованно смотрел на Ангела Смерти.
Она оглядывала лица людей. Страх и сомнение, усталость и печаль, гнев и безумная радость отразились на них. Ире стало не по себе.
Ее взгляд скользнул по мертвым телам раздавленных. Молодая девушка стеклянными глазами смотрела в небо, нелепо раскинув руки.
Инна видела, как с другой стороны к парку подъезжают машины, распахиваются дверцы. Люди в камуфляже рассыпаются вокруг парка, занимая огневые позиции.
Она взглянула на Павла. Он напряженно всматривался в толпу.
— Взгляните на них, — сказал Быстров. — Видите, как они стоят?
— Почему они слушают Его? — спросила Инна, чувствуя, как сильно бьется ее сердце.
— Они видят стену, — странным голосом сказал Павел. — Ледяную стену в два человеческих роста.
— Откуда вы знаете? — спросил Быстров. Павел не ответил, с тревогой глядя на людей. Он увидел мертвые тела. На его лице отразилась боль.
Инна коснулась его руки.
— Паша, это не твоя вина.
— Его нужно остановить, — сказал он тем же отчужденным голосом.
Быстров поднес к губам рацию.
— Ну что, все готовы?
Павел повернулся к нему.
— Капитан, пожалуйста, осторожнее. Эти люди в Его власти. Он может выкинуть что угодно.
Быстров кивнул.
— Вы рабы, — говорил Андрей. — Вы гнете спины — на таких как он! — указал на Баринова. Тот молча слушал. Лицо его лишилось всякого выражения.
— Чего же Ты хочешь? — крикнул кто-то.
На лице Андрея появилось выражение озлобленного нетерпения, какое бывает у капризных детей.
— Я хочу помочь вам стать сильными и свободными. Я хочу, чтобы вы сбросили ярмо, и зажили по-своему.
Из толпы выступил мужчина в джинсовой куртке.
— Эй, как Тебя там! — крикнул он. — Послушай!
Бритоголовый, яростно сверкая глазами, двинулся на выскочку со сжатыми кулаками. Андрей жестом остановил его.
— Нет! Пусть говорит. Я хочу выслушать все мнения! Говори, — он надменно кивнул мужчине.
Тот, пригладив волосы, сказал:
— Ты говоришь, что хочешь освободить нас. Чтобы мы… командовали парадом.
— Да.
— Но с чего Ты взял, что мы хотим командовать? За других не буду, а за себя скажу — мне хорошо как есть. Я человек маленький, мне ничего такого не надо. Правильно я говорю? — обратился он к людям.
Одобрительный гомон.
— Ты хочешь, чтоб тобой командовали? — Андрей презрительно скривился.
— Ну, коли надо…
— И кто же будет командовать вами, стадом баранов? Может, этот? — Андрей кивнул на Баринова.
— Ну, хотя бы и этот.
Андрей пронзительно смотрел на толпу. И вдруг рассмеялся. В Его смехе звучала скорбная усталость.
