– Дайте ему немного аспирина.
Перион, сквозь слезы смотревшая на Марка, резко обернулась к Гарольду.
– Аспирин? – спросила она тоном яростного удивления. – АСПИРИН? – Голос ее поднялся до визга. – И это все, что ты можешь придумать своей ученой задницей? Аспирин?
Гарольд засунул руки в карманы и посмотрел на нее с несчастным видом, покорно снося упреки.
– Но Гарольд прав, – сказал Стью очень мягко. – В данный момент ничего, кроме аспирина, у нас нет, Перион. Сколько сейчас времени?
– Вы просто не знаете, что делать! – закричала она на них. – Почему вы не можете честно в этом признаться?
– Четверть третьего, – сказала Фрэнни.
– А если он умрет? – Пери откинула с лица растрепавшуюся копну золотисто-каштановых волос.
– Оставь их в покое. Пери, – сказал Марк слабым голосом. – Они делают, что могут. Если боль не прекратится, я так или иначе умру. Дайте мне аспирина. Что угодно.
– Я принесу, – сказал Гарольд. – У меня есть немного в рюкзаке. Очищенный, – добавил он, словно надеясь на одобрение.
– Нам надо как-то помочь ему, – вернулась Перион к своему заклинанию.
Стью отвел в сторону Глена и Фрэнни.
– У вас есть какие-нибудь идеи? – спросил он тихо. – У меня, во всяком случае, нет. Она накинулась на Гарольда, но его мысль насчет аспирина была примерно раза в два находчивее моих предложений.
Глен вздохнул.
– Может быть, просто кишечник переполнен. Слишком часто мы едим всухомятку. У него подействует живот, и все пройдет.
Фрэнни покачала головой.
– Я так не думаю. Если бы дело было в кишечнике, у него не было бы жара. Да и живот не вздулся бы.
Казалось, будто в животе у Марка за ночь выросла целая опухоль. От этой мысли ей стало не по себе. Она не помнила, когда в последний раз (за исключением снов) ей приходилось испытывать такой страх. Как там Гарольд сказал? Доктора нет дома. Как это точно. Как это ужасно точно. Господи, как они одиноки. Как далеко они ушли по канату, под которым кто-то забыл натянуть страховочную сетку. Она перевела глаза с напряженного лица Глена на лицо Стью. И там и там она увидела глубокую боль. В каком-то смысле, – предположила Фрэнни, – так оно и было.
– Что мы будем делать? – безнадежно спросила Фрэнни. Она думала о своем ребенке, и снова и снова в ее мозгу звучал один и тот же вопрос: «Что если надо будет делать кесарево? Что если надо будет делать кесарево? Что если…»
Позади нее вновь закричал Марк, словно возвещая ей ужасное пророчество, и она почувствовала к нему ненависть.
Они переглянулись в пульсирующей темноте.
Из дневника Фрэн Голдсмит
6 июля, 1990
После недолгих уговоров мистер Бэйтмен согласился ехать с нами. Он заявил, что после всех своих статей («Я пишу их умными словами, чтобы никто не мог догадаться, насколько они примитивны», – сказал он) и после того, как он в течение двадцати лет отравлял студентам жизнь своей социологией, он решил, что не имеет права упустить такую возможность.
Стью спросил, какую возможность он имеет в виду.
«По-моему, это должно быть ясно, – сказал Гарольд своим НЕВЫНОСИМО ВЫСОКОМЕРНЫМ тоном (иногда Гарольд бывает милым, но часто он превращается в мешок дерьма, и этим вечером был как раз такой случай). – Мистер Бэйтмен…»
«Пожалуйста, называй меня Гленом», – сказал он очень спокойно, но Гарольд так на него посмотрел, словно он обвинил его в какой-нибудь социальной аномалии.
«Глен, как социолог, имеет возможность лично присутствовать при зарождении нового Общества, как мне кажется. Он хочет изучить, насколько действительность соответствует теории».
Ну, короче говоря, Глен согласился, что в основном это так, но добавил: «У меня также есть несколько своих теорий, которые я хочу подтвердить или опровергнуть. Я, например, не верю, что человек, возродившийся из пепла супергриппа, будет чем-нибудь отличаться от человека с истоков Нила с костью в носу и с женщиной, которую он держит за волосы. Такова одна из теорий».
Стью сказал своим всегдашним спокойным тоном:
«Потому что все лежит под ногами и только ждет, чтобы его подобрали снова». Он выглядел таким мрачным, когда говорил это, что я удивилась, и даже Гарольд посмотрел на него с некоторым интересом.
Но Глен кивнул и сказал:
«Правильно. Общество технологий, так сказать, освободило площадку, но забыло унести с собой баскетбольные мячи. Появится кто-то, кто помнит правила, и научит всех остальных. Точное сравнение, не правда ли? Надо будет его потом записать».
А Гарольд ему сказал:
«Вы говорите так, будто считаете, что все начнется снова – гонка вооружений, загрязнение окружающей среды и так далее. Это еще одна теория? Или просто следствие первой?»
«Не вполне», – начал Глен, но Гарольд его перебил и начал говорить о том, что хотя он о людях довольно невысокого мнения, все же он не думает, что они окажутся такими идиотами. Одну его фразу я запомнила, потому что образ был уж очень впечатляющий: «Раз уж Гордиев узел разрублен, нам нет никакого смысла браться за работу и запутывать его снова».
«Время покажет», – только и ответил ему Глен.
Все это происходило около часа назад, а теперь я нахожусь в спальне наверху, и Коджак лежит передо мной на полу. Хороший пес! Здесь довольно уютно, и это напоминает мне о доме, но я стараюсь не думать о доме слишком часто, потому что от этого я плачу. Я знаю, что это звучит ужасно, но, ей-Богу, мне действительно хотелось бы, чтобы кто-нибудь помог мне нагреть постель. И я даже знаю кто.
Выбрось это из головы, Фрэнни!
Итак, завтра мы едем в Стовингтон, и я знаю, что Стью эта идея не очень-то по душе. Он боится этого места. Стью мне очень нравится, и мне хотелось бы, чтобы и Гарольд стал лучше к нему относиться. С Гарольдом все так трудно, но, наверное, он не может изменить свой характер.
Глен решил оставить Коджака. Он огорчен этим, хотя у Коджака и не будет никаких проблем с едой. Единственное, что мы можем сделать, – это найти мотоцикл с коляской, но даже и тогда бедный Коджак может испугаться и выпрыгнуть. Покалечится или погибнет.
Как бы то ни было, завтра мы отправляемся.
ЗАПОМНИТЬ: В «Тексас Рейнджерс» (бейсбольная команда) был подающий по имени Нолан Райан, который умел подавать так, что мяч невозможно было отбить, а это очень сложно. По телевидению показывали комедии с записанным на пленку смехом, и смех включали в забавных местах – считалось, что так смотреть интереснее. На рынках можно было купить замороженные пирожные и торты, а дома надо было только дать им оттаять и есть. Больше всего я любила земляничный пирог Сары Ли.
