И вот он стоял перед ней, одетый во что-то вроде монашеской рясы с капюшоном, и на лице его ничего нельзя было разглядеть, кроме широчайшей счастливой ухмылки. В этот момент ужас сражал ее наповал, и она с усилием просыпалась, обливаясь потом и не желая больше погружаться в сон. Потому что ему нужен был не труп ее отца – ему нужен был живой ребенок в ее утробе.
Она снова перевернулась на другой бок. Если в ближайшее время ей не удастся заснуть, она достанет свой дневник и начнет записывать. Она стала вести дневник с пятого июля. В каком-то смысле она делала это для своего ребенка. Это было нечто вроде акта веры, веры в то, что ребенок будет жить. Она хотела, чтобы он знал, как это было. Как эпидемия пришла в Оганквит, как она убежала вместе с Гарольдом, что с ними случилось потом.
Свет луны был достаточно сильным, чтобы писать. Двух-трех страничек дневника ей обычно хватало, чтобы почувствовать сонливость. Это не свидетельствует в пользу моих литературных талантов, – предположила она. Но сначала надо было дать сну еще один шанс.
Она закрыла глаза.
И вновь стала думать о Гарольде.
Ситуация могла бы улучшиться с появлением Марка и Перион, если бы они уже не были к тому моменту полностью поглощены друг другом. Перион было тридцать три, на одиннадцать лет больше, чем Марку, но в новом мире такие различия не учитывались. Они нашли друг друга. Они искали друг друга и были рады держаться вместе. Перион по секрету сказала Фрэнни, что они пытаются зачать ребенка. «Слава Богу, что я пила таблетки и не пользовалась спиралью, – сказала Пери. Как бы мне удалось ее вытащить?»
Фрэнни едва не рассказала ей о своей беременности (прошло уже больше трех месяцев), но в последний момент что-то удержало ее.
Так что теперь их было шестеро вместо четверых (Глен наотрез отказался вести мотоцикл и ехал, сидя позади Стью или Гарольда), но с появлением еще одной женщины ситуация не изменилась.
Ну а ты, Фрэнни? Что ты хочешь?
Раз уж она должна была жить в таком мире, как этот, – подумала она, – ощущая, как в ней тикают биологические часы, заведенные еще на шесть месяцев, – то ей хотелось бы, чтобы рядом с ней был мужчина вроде Стью Редмана – да что там вроде, она хотела его. Такова была истинная правда.
Господи, как же ей нужен был мужчина. Но не только для того, чтобы охранять ее и ребенка. Стью привлекал ее, в особенности после Джесса Райдера. Он был спокойным, деловитым, а самое главное он не был тем, кого ее отец назвал бы «двадцатью фунтами дерьма в десятифунтовом пакете».
Его также тянуло к ней. Она прекрасно знала об этом, начиная с того первого ленча в пустынном ресторане на День Независимости. На мгновение – на одно краткое мгновение – их взгляды встретились, и между ними прошла жаркая волна. Она полагала, что Стью тоже знает, как обстоят дела, но он ждал, пока она сама примет решение. Она ведь была сначала с Гарольдом и, стало быть, принадлежала ему. Мысль, достойная вонючего самца, но, как она опасалась, окружающий мир снова превратиться в царство вонючих самцов. По крайней мере, на время.
Если бы только нашелся кто-нибудь для Гарольда, но никто не находился, а она боялась, что не сможет так долго ждать. Она подумала о том дне, когда Гарольд неуклюже попытался окончательно утвердить свое право собственности на нее. Как давно это было? Две недели назад? А казалось, что раньше.
Она заснула.
Когда она проснулась, было все еще темно. Кто-то тряс ее за плечо.
Она протестующе забормотала – впервые за эту неделю она спала спокойно и не видела снов, – а потом неохотно выплыла на поверхность, думая, что уже утро и пора ехать. Но с чего бы это им ехать в темноте? Она села и увидела, что луна уже зашла.
Ее тряс Гарольд. Выглядел он испуганно.
– Гарольд? Что-то случилось?
Она заметила, что Стью тоже был на ногах. И Глен Бэйтмен, и Перион.
– Марк заболел, – сказал Гарольд.
– Заболел? – переспросила она, и до нее донесся тихий стон с того места, где стояли двое мужчин и Перион. Фрэнни почувствовала, как ее захлестывает черный ужас. Больше всего на свете они боялась болезней.
– Это не… грипп, Гарольд? – спросила она, потому что если Марк с запозданием подцепил Капитана Шустрика, то это значило, что с каждым из них может случиться то же самое.
– Нет, это не грипп. Ничего похожего. Фрэн, ты ела этим вечером консервированные устрицы? Или, может быть, во время ленча?
Она попыталась сосредоточиться.
– Да, я съела несколько штук и за ленчем, и за ужином, – сказала она. – Вкус у них был прекрасный. Я очень люблю устрицы. Это пищевое отравление?
– Фрэн, я просто спрашиваю. Никто не знает, что это такое. Доктора нет дома. Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке?
– В порядке, только спать хочется. – Но спать ей больше не хотелось. Еще один стон донесся с противоположной стороны лагеря.
– Глен думает, что это аппендицит, – сказал Гарольд.
– ЧТО?
Гарольд только кисло улыбнулся и кивнул.
Фрэн поднялась и подошла к остальным. Гарольд последовал за ней печальной тенью.
– Нам надо как-то помочь ему, – сказала Перион. Голос ее звучал механически, словно она уже множество раз повторила эту фразу. Фрэн посмотрела на Глена, лицо которого выглядело бледным и постаревшим.
– Гарольд сказал, вы считаете, что это аппендицит? – спросила она.
– Я не знаю, – сказал Глен расстроенным и испуганным голосом. – Конечно, симптомы налицо: у него жар, живот напряжен и вздут, прикосновения причиняют боль…
– Нам надо как-то помочь ему, – снова сказала Перион и разрыдалась.
Глен дотронулся до живота Марка, и тот закричал от боли. Глен отдернул руку так быстро, словно прикоснулся к раскаленной плите, и посмотрел на Стью и Гарольда с плохо скрываемой паникой.
– Что вы можете предложить, джентльмены?
Гарольд стоял неподвижно, и его кадык ходил взад и вперед, словно в горле у него что-то застряло. Наконец он выпалил:
– Дайте ему немного аспирина.
Перион, сквозь слезы смотревшая на Марка, резко обернулась к Гарольду.
– Аспирин? – спросила она тоном яростного удивления. – АСПИРИН? – Голос ее поднялся до визга. – И это все, что ты можешь придумать своей ученой задницей? Аспирин?
Гарольд засунул руки в карманы и посмотрел на нее с несчастным видом, покорно снося упреки.
– Но Гарольд прав, – сказал Стью очень мягко. – В данный момент ничего, кроме аспирина, у нас нет, Перион. Сколько сейчас времени?
– Вы просто не знаете, что делать! – закричала она на них. – Почему вы не можете честно в этом признаться?
