В один из таких замков я и отнес ее, прежде убедившись, что жители оставили разоренный город. Поместив ее в каменной комнате в развалинах крепости, я отправился подыскать ей место на разрушенном кладбище для дневного укрытия.
Довольно быстро я убедился, что она вполне способна здесь выжить. В сгоревшей часовне нашлись подземные склепы. Спрятаться можно было где угодно.
Я вернулся к ней. Она стояла там же, где я ее оставил, с торжественным видом не сводя с меня блестящих овальных глаз.
– Не хочу тебя знать! – воскликнул я, дрожа от злости. – Не хочу тебя знать! Как ты могла сказать такое! Как ты могла обвинить меня в том, что Сантино похитил моего сына! Не хочу тебя видеть. Ты не можешь вообразить тяжести бремени, что я влачу на протяжении долгих веков! Ты знаешь, сколько раз я сожалел о своей ноше? Как ты думаешь, что твой дорогой Сантино сделал бы, получив в свое распоряжение Мать и Отца? Скольких демонов привел бы испить Могущественной Крови? А кто знает, что способны допустить Мать и Отец в своем молчании? Что нам известно об их желаниях?
– Плохо же ты заботишься о своей сестре, – холодно отвечала она, оглядываясь по сторонам. – Может быть, просто бросишь меня в лесу на съедение волкам? Уходи. Я тоже тебя знать не хочу. Сообщи своим друзьям из Таламаски, где ты меня оставил, вдруг они окажутся столь любезны, что предложат мне кровь. Уходи. Убирайся прочь! Ты мне не нужен!
Хотя вплоть до этой секунды я прислушивался к каждому ее слову, я оставил ее.
Прошло несколько часов. Я мчался по небу, не замечая, куда лечу, и восхищался открывавшимся внизу, в тумане, пейзажем.
Оказывается, я стал значительно могущественнее! При желании я легко мог бы добраться до Англии.
Я увидел горы, затем море, но тут мне стало так плохо на душе, что оставалось только одно – приказать себе вернуться к ней.
Бьянка, что я наделал?
Бьянка, умоляю, дождись меня!
Я каким-то образом нашел обратный путь сквозь темное ночное небо. Я нашел ее в углу каменной комнаты. Она оставалась сдержанной и хладнокровной, как в святилище, но когда я упал перед ней на колени, она наклонилась и раскрыла объятия.
Целуя ее, я всхлипывал:
– Красавица Бьянка, красавица Бьянка, прости, прости, любимая!
– Мариус, я люблю тебя всем сердцем и буду любить всегда. – Теперь мы оба самозабвенно рыдали. – Дорогой мой Мариус, я никогда никого не любила так, как тебя. Прости меня.
Что нам оставалось? Мы проплакали целую вечность, а потом я отнес ее домой, в святилище, и успокаивал, причесывая ее, вплетая в волосы тонкие нитки жемчуга, пока она не превратилась в воплощение чудесной красоты.
– Что я хотела сказать, сама не знаю, – каялась она. – Конечно, им нельзя доверять. А покажи ты им царя и царицу, вполне могла начаться ужасная анархия!
– Да, ты очень точно выразилась, – ответил я, – ужасная анархия. – Я быстро глянул на два неподвижных бесстрастных лица. – Ты должна понять... Пожалуйста, если любишь меня, пойми, какая в них заключена сила. – Я внезапно замолчал. – Видишь ли, я скорблю по их безмолвию, но, возможно, они сделали такой выбор, чтобы сохранить мир и покой для всеобщего блага.
Такова была сущность проблемы, и мы оба это сознавали.
Я страшился того, что может произойти, если Акаша встанет со своего трона, заговорит или сойдет с места. Разум подсказывал мне, что может произойти катастрофа.
И все же в ту ночь, как и во все остальные, я верил, что если Акаша очнется, от нее будет исходить божественная благодать.
Едва Бьянка заснула, как я опустился на колени в привычной почтительной манере.
– Мать, я жажду твоей крови, – прошептал я и раскрыл ладони. – Позволь прикоснуться к тебе с любовью. Скажи, неужели я допустил ошибку? Неужели нужно было допустить в твой храм приверженцев сатаны? Неужели нужно было открыть твою красоту Сантино?
Я закрыл глаза. И открыл.
– О Неизменные, – тихо проговорил я, – ответьте мне.
Я приблизился к ней и прижался ртом к ее горлу. Я пронзил зубами хрупкую белую кожу, и в мои губы медленно потекла густая кровь.
Вокруг меня вырос сад. Да, самое любимое видение. То был весенний монастырский сад, восхитительный, чудесный, а рядом стоял мой священник. Мы с ним прогуливались под чистыми церковными сводами. Видение высшего порядка – насыщенные цвета, яркие детали – я мог рассмотреть горы, обступившие монастырь. Я бессмертен, сказал я.
Сад поблек. Я видел, как со стен стирается краска.
Я оказался в полуночном лесу. Свет луны озарил нескольких темных лошадей, впряженных в черную карету. Карета пролетела мимо меня по дороге, из-под огромных колес взметнулась пыль. Следом ехал отряд сопровождающих, одетых в черные ливреи.
Пандора.
Очнулся я на груди у Акаши, прижавшись лбом к ее шее, сжимая левой рукой ее правое плечо. Мне было так хорошо, что не хотелось уходить, а огоньки ламп и свечей слились в моих глазах в единое золотое мерцание, подобно тому, каким я воспринимал свет в длинных обеденных залах венецианских дворцов.
Наконец я нежно поцеловал ее и удалился, чтобы лечь на место и обнять Бьянку.
Мысли мои пришли в беспорядок. Я понимал, что настало время найти новое жилище, и знал, что в наших горах скоро появятся незваные гости.
Городок у подножия горы вырос и процветал.
Но самое ужасное открытие, сделанное той ночью, заключалось в том, что мы с Бьянкой можем поссориться, что устойчивый мир наших отношений можно жестоко и бесповоротно нарушить. И что я при первых же резких словах моего бриллианта я способен впасть в подлинное умопомешательство.
Что меня так удивило? Разве я забыл о болезненных ссорах с Пандорой? Пора бы понять, что во гневе Мариус уже не Мариус. Запомнить и никогда не забывать.
На следующую ночь мы выследили двух разбойников, промышлявших на расположенных более низко горных перевалах. Кровь оказалась хороша, и после небольшого пира мы отправились в небольшой немецкий городок, чтобы посетить таверну.
Нас приняли за мужа и жену, мы уселись за стол и несколько часов проговорили за подогретым вином.
Я поведал Бьянке обо всем, что знал о Тех, Кого Следует Оберегать. Я рассказал ей о египетских легендах – как много веков назад любители поживиться Священной Кровью сковали Отца и Мать и заставили служить дурным целям. Как сама Акаша пришла ко мне в видениях, умоляя вывезти ее из Египта.
Я рассказал ей о тех случая, когда Акаша обращалась ко мне во Крови. И только под самый конец объяснил, что за истинное чудо свершилось в тот миг, когда Священные Прародители отворили дверь альпийского святилища, когда у меня не хватило сил сдвинуть ее с места.
– Нужен ли я им? – спросил я, заглядывая Бьянке в глаза. – Никак не пойму. Вот в чем весь ужас. Хотят ли они, чтобы их увидели остальные? Мне и это неведомо.
