- Поджигай! — «Ариец» протянул Павлу вторую игрушку. Эта изображала собою деда мороза. На месте больших круглых пуговиц его красного тулупа прошлый владелец неваляшки проковырял дырки.
- Готово! — Выкрикнул управдом, подпалив новогоднему деду целлулоидный мешок с подарками.
- Граната! Убьёт! — Третьяков запустил снаряд.
Павел заметил, как поселенцы, во главе с колоритным Стасом, попадали на землю; потом их накрыло едкое дымовое облако.
- За мной! — Коллекционер припустил сквозь березняк. Павел едва поспевал следом. Даже алхимик обогнал его на очередном повороте. Управдом надеялся: Третьяков знает, куда ведёт подельников. Сам Павел, хоть никогда и не страдал географическим кретинизмом, в лесу ориентировался с трудом.
Из-под ноги прыснул заяц. Самый настоящий серый. Павел даже не удивился. На удивление не хватало сил. Он бежал. Замыкал тройку недорезанных спортсменов.
Сердце колотилось о рёбра грудной клетки.
Изломанная коряга.
Ручей.
Огромный пень, в гнилых опятах. Огромный, как будто из-под африканского баобаба.
Крест! За деревьями промелькнул высокий свежесколоченный крест с простым треугольным навершием.
Поляна!
Нет, не так. Павел запыхался настолько, что даже думать мог только по слогам: «По-ля-на! Вер-то-лёт!»
Винтокрылая машина была на месте. Перед ней замер Третьяков.
- По-ух-летим? — Невнятно, по-совиному, поинтересовался управдом.
- Что? — Голос «арийца» звучал ровно. Как будто тот и не мчался, на манер олимпийца, на протяжении четверти часа по мягкому, прелому, травяному ковру.
- Полетим? — Поправился Павел, тщетно стараясь не показывать усталости.
- Ну что мы за угонщики грёбаные. Дорвались до вертушки-шарманки. Вывалились — а чехлить чужое имущество кому оставили? МЧС? — Третьяков бормотал себе под нос — заунывно, как будто от него требовали речи, а мысли в голову не шли.
- Это ты мне? Ты о чём? — На всякий случай, уточнил управдом.
- Я говорю: редуктор не зачехлён. И вентиля. — Буркнул коллекционер. — За такое в приличном обществе канделябрами бьют. Это я хорош: вчера даже не подумал…
- Какие вентиля? — Павел окинул летающую машину беглым взглядом; скорее чтобы показать, что слушает коллекционера, чем надеясь узнать ответ.
- Вентиляционные установки, говорю. Не закрыты брезентом. Те, что под винтом.
- Это важно?
- Ещё как… — Заметив недоумение Павла, Третьяков раздражённо махнул рукой. — Важно, что я в кабине не сидел лет десять, если не больше! Да и чёрт с ним! Попробуем! Давайте внутрь. Была — не была.
* * *
Управдом не сразу приноровился парить над крышами, гулять по воздуху, топтаться по облакам. Но, через четверть часа болтанки, — выучил этот урок.
Полёт — он и есть полёт; располагает к поэзии, на худой конец — к литературной, не матерной, прозе. Даже когда летишь на войну или поминки. Однако в первые минуты после отрыва от поляны Павел ощущал исключительно робость; та преобладала над всеми прочими чувствами. Третьяков усадил его в кабину, на откидное кресло бортмеханика. Как раз посередине между креслами первого и второго пилотов. Не просто перед стёклами колпака кабины, но перед стёклами, скруглявшимися до самого пола. Если обоих пилотов отделяли от высоты приборные панели с бесчисленными датчиками, циферблатами и тумблерами, то перед бортмехаником было почти пусто: тот смотрел на мир под ногами не из-за баррикады — открыто, свысока. Павел видел грязноватые подошвы своих кроссовок, на фоне проплывавших под ними крон деревьев. Время от времени он отодвигал ноги подальше от ветрового стекла, прятал их за небольшой кожух с аппаратурой. Управдом словно бы стеснялся показывать немодную потрёпанную обувь бескрылому человечеству.
Слева от него, сосредоточенный и злой, сидел Третьяков. Он здесь единственный занимался делом. Справа — слегка напряжённый, но и счастливый, — алхимик. Последний казался удивительно безмятежным для человека, родом из средневековья. Управдому подумалось: наверное, мечтал о крыльях — о том, чтобы взобраться на колокольню и отправиться оттуда в свободный полёт. А теперь вот — мечта сделалась явью. Летит, как божия птаха. Тьфу! Павлу стало стыдно, что в голову лезут киношные стереотипы. Может, сеньор Арналдо всего лишь умел владеть собой и, как любой учёный муж, начинал исследовать необыкновенное раньше, чем его бояться.
Вертолёт гудел оглушительно, со странным тонким стрёкотом и подвыванием. Казалось, рядом с многотонной трансформаторной будкой кто-то врубил циркулярную пилу. Низкий и высокий звуки сливались в одну мощную какофонию, создавали адский шум. Шум грозил разорвать барабанные перепонки. С первыми оборотами винта, Третьяков надел на голову наушники с микрофоном, которые подобрал со спинки кресла. Павел вскоре последовал его примеру и помог разобраться с похожей гарнитурой — алхимику. Он предполагал, что, с помощью этих хитрых приёмо-передающих устройств, члены экипажа могли общаться между собой, — но, как включить своё, не знал, — а «ариец», похоже, не горел желанием завести беседу в воздухе. Так и получалось, что наушники всего лишь защищали управдома от шума, — ничего больше.
Что до Третьякова — тот не выглядел человеком, уверенным в собственных силах. Вертолёт, в его руках, вёл себя, как необъезженный мустанг: дёргался, клевал носом — «рыскал» — слово всплыло из глубин памяти Павла. Впрочем, управдом сомневался, вина ли это Третьякова, или сознательный выбор. Вспомнилось ещё кое-что: просмотренный однажды документальный фильм о действиях боевой авиации в условиях современной войны. Некий ас — закалённый в боях пилот — рассказывал журналисту, что, во избежание попадания на вражеские радары, нужно водить «вертушки» на малой высоте и постоянно менять курс. Может, и Третьяков был осведомлён об этом? Во всяком случае, вертолёт почти всё время летел довольно низко. Позволяло ли это уберечься от ненужного внимания ПВО — Павел предпочитал не думать. Хорошего — понемногу. Они же взлетели — чего ещё желать?
Взлетели. После того, как проникли в нутро тяжёлой машины. После того, как Третьяков рассадил бесполезных пассажиров в кресла второго пилота и бортмеханика.
Павла слегка уязвило, что перед штурвалом и приборной панелью второго пилота уселся алхимик: уж всяко, от того ожидать помощи не приходилось. Но, вероятно, Третьякову гость из тёмных веков представлялся таким же бессмысленным балластом, как и современник Павел.
Экопоселенцы, до самого взлёта, так и не появились в поле зрения. То ли испугались продолжать погоню, то ли сбились со следа. Управдом не исключал, что и богомол постарался. Да, может, прямо сейчас Авран-мучитель болтался где-то в «вертушке». Третьякову, с его нелюбовью к мозголому, об этом лучше было не знать. Ну, по крайней мере, в кабине никто четвёртый, видимый глазу или невидимый, поместиться бы попросту не сумел: по причине тесноты.
